Право на существование - Валерий Увалов Страница 39

– Снизить орбиту на десять километров!

– Есть снизить орбиту на десять километров! – ответил пилот.

На носу Левиафана заработали двигатели малой тяги, сбрасывая скорость. На тактической схеме траектория нашей орбиты, с другой стороны планеты, начала приближаться к поверхности, тем самым становясь слегка эллиптической.

– Маневр уклонения! – продолжил капитан.

Теперь двигатели запустились на верхней части фрегата, изменяя на несколько градусов угол наклонения орбиты, – это затруднит противнику вести прицельный огонь. Но вражеский корабль не оставлял попыток и продолжал выпускать снаряд за снарядом, и каждый раз капитан отдавал приказы, уходя с линии поражения. Напряжение росло, а расстояние сокращалось.

Так, играя в догонялки, мы провели четыре часа, совершив два оборота вокруг планеты. Когда расстояние сократилось до тысячи двухсот километров, поведение противника изменилось.

– Внимание, обнаружен запуск ракеты! Подлетное время двадцать девять секунд! – сообщил пост наблюдения.

– Перехватить! – приказал капитан, не отрываясь от созерцания боя.

На верхней части корпуса Левиафана открылся люк, и минометным способом зенитная ракета была вытолкнута за пределы шахты. Отойдя на метров тридцать от корабля, маневровые двигатели сориентировали ракету в нужном направлении, после чего произошел запуск маршевого двигателя, и ракета ушла к цели.

– Прекратить сближение! Маневр уклонения! – выдал очередной приказ капитан.

На мой взгляд, решение было правильным. В отличие от снарядов противника, подлетное время которых на таком расстоянии составляло почти три минуты, ракеты разгонялись с ускорением около трехсот “g”, что позволяло им набирать приличные скорости. Кривизна траектории орбиты уже не могла помешать из-за сократившегося расстояния, в общем, время на реакцию не оставалось. Вот и сейчас вражеская ракета успела приблизиться на расстоянии менее ста пятидесяти километров, прежде чем была поражена. Впереди, на фоне поверхности Марса, вспыхнул небольшой яркий шарик, и если бы экипаж промедлил с перехватом, то через две секунды мы могли бы получили ракету в борт. Наша противоракета разнесла ее на мелкие куски, но не уничтожила полностью. Оставшиеся обломки продолжат неуправляемый полет и при таких встречных скоростях все еще могут представлять угрозу.

Наше сближение прекратилось, а капитан продолжал сыпать приказами, заставляя Левиафан вертеться, как ужу на сковородке, в попытках отразить ракетную атаку, одновременно уворачиваясь от кинетических снарядов. Противник произвел еще четыре залпа ракетами, но все они были перехвачены и уничтожены, после чего продолжился обстрел только снарядами. Мне пришла в голову мысль, что у оппонента просто закончились ракеты.

Видимо, Лукашевич подумал о том же:

– Продолжить сближение.

Левиафан запустил двигатели, меняя высоту орбиты, и дистанция между нами снова начала сокращаться. Через час мы достигли предела возможностей корабля. Расстояние сократилось до пятисот километров, а подлетное время снаряда составляло одну минуту. Напротив, снаряды из наших пушек на таком расстоянии способны достичь цели только за шесть минут. Левиафан с трудом успевал уходить с траектории поражения, и если так продолжится и дальше, то начнет сказываться усталость экипажа, и в какой-то момент мы не успеем увернуться. Я наблюдал, как капитан колеблется, не решаясь приближаться. Даже подумал, что он не станет рисковать и воспользуется торпедой, как раз в данных условиях она довольно эффективна.

Но капитан решил иначе:

– Баллистики, рассчитать маневр сближения на максимальном ходу!

Через несколько секунд на линии, отображающей траекторию орбиты, появилась точка с указанием векторов тяги и ориентации корабля. Затем пунктирная траектория предполагаемой орбиты, которая пересекала эту точку и местоположение противника. Получалось, что до выхода на дистанцию эффективного пушечного огня нам понадобится семь минут. Целых семь минут мы не сможем уворачиваться от снарядов противника.

Но капитан все же отдал приказ:

– Начать маневр!

Я затаил дыхание, так как сейчас наступала решающая фаза боя. Левиафан ринулся вперед, набирая скорость, и все замерли в ожидании.

– Попадание в левый носовой бак! – поступил доклад с технического поста. – Фиксирую частичное разрушение!

Справа появилось схематическое отображение Левиафана, затем оно развернулось, показывая нос корабля, и левый передний бак подсветился красным. Капитан, жестикулируя в воздухе, вывел перед собой картинку с внешних камер наблюдения. В носовой части разлеталось множество мелких обломков, и я сам полез в системы мониторинга убедиться, что жизненно важных узлов не задето и уже начата герметизация сохранившегося объема. Тем временем Лукашевич не стал отступать:

– Продолжать сближение!

И тут же поступил очередной доклад:

– Попадание в носовую часть! Повреждена несущая ферма, незначительно задет средний левый бак.

На изображении с внешних камер появилась вспышка, а затем разлет очередных обломков.

– Рыскание, угол минус три градуса, – тут же среагировал капитан.

Фрегат слегка повернулся, подставляя правый, не поврежденный борт, и гонка продолжилась. Я почему-то не испытывал страха, может, дело было в гормональной коррекции, а может, был уверен, что все получится. Противник продолжал вести огонь с частотой один выстрел в минуту, и, по сравнению с началом боя, эта частота снизилась. Не знаю, чем это было обусловлено, возможно, разрядились накопители энергии и сейчас стрельба идет только на мощностях реактора. Тем не менее мы поймали все семь снарядов, которые просто разворотили нос Левиафана. Длина фрегата сократилась почти на треть, но после четвертого попадания снаряды уже не могли пробиться дальше через нагромождение обломков и просто вязли. Два последних бака с топливом оставались целыми, и можно смело сказать, что задумка конструкторов по поводу физического щита удалась на все сто процентов.

Лукашевич сжимал кулаки, и в десяти метрах от него я слышал, как скрипели его зубы от напряжения. Он поглядывал на цифры, отображающие время подлета наших снарядов, расстояние продолжало сокращаться, и, когда достигло значения пятидесяти километров, капитан решил, что пора.

– Захват цели, открыть пушечный огонь!

Две носовые турели были уничтожены, но восемь оставшихся, повинуясь командам оператора, развернулись и выплеснули в пространство огненный шквал. Скорострельность каждой пушки составляла две тысячи выстрелов в минуту, а подлетное время тридцать шесть секунд. Бортовой вычислитель распределил огонь между орудиями так, чтобы перекрыть возможные маневры противника. Движение орудий и трассерные следы вызывали ассоциацию с поливом водой из шланга, если быстро водить им из стороны в сторону.

Расстояние уже позволяло рассмотреть вражеский корабль в приближении, и мы наблюдали, как он пытался уйти с линии огня. Но площадь накрытия не оставила ему шанса, и через тридцать секунд я увидел первые вспышки попадания на корпусе противника. По мере сближения площадь рассеивания уменьшалась, и все больше снарядов находили цель. Когда количество попаданий достигло критического значения, на вражеском корабле что-то рвануло, и в космос полетели обломки. Корабль начало разворачивать левым бортом к нам. Его маневры прекратились, и в этот момент на нем скрестились все орудия Левиафана. Сначала серия мелких взрывов прошла по корпусу, а затем на какие-то секунды вспух шар огненной плазмы, распространяющийся во все стороны от корабля противника. Когда высвободившаяся энергия рассеялась в космосе, от места, где некогда был враг, разлетались обломки. Через мгновение экипаж просто взорвался криками.