Девочка с самокатом - Дарёна Хэйл Страница 39

Если даже в её Городке была аптека, то и в Столице должна быть, ведь так?

Проблема только в том, что вряд ли Эмбер сможет добраться до неё в одиночестве. Она хочет попросить Дженни о помощи, но… Заглянув в комнату близнецов, Эмбер видит то, что было бы преступлением разрушать: Дженни спит. Сложенные лодочкой ладони покоятся под щекой, выбеленные волосы накрывают подушку, ненакрашенное лицо выглядит спокойным и детским. Наверное, ночь выдалась бессонной не только для Эмбер, вот и Дженни заснула сразу же после завтрака, и лучше отступиться от собственных мыслей о том, что не обязательно быть всегда сильной, чем прервать этот сон.

Дженни, с её тёмными кругами теней вокруг глаз, с её вишнёвыми губами, с её открытой одеждой, которая – как ни странно – больше всего напоминает доспехи, заслуживает того, чтобы хоть немного побыть беззаботной и беззащитной.

Стараясь быть бесшумной, Эмбер прикрывает дверь и отворачивается. Глаза начинает щипать. Она не собирается плакать, не хочет, она прекрасно всё понимает, но ощущение бессилия захлёстывает её с головой, и это далеко не самое приятное ощущение. Помноженное на боль в ноге и непрекращающееся головокружение, оно и вовсе кажется самым ужасным. Аптечки в непосредственной близости нет, таблеток нет и отвара ромашки тоже нет, у неё всё болит, и рядом нет никого, кто мог бы с этим помочь.

Может быть, Эмбер позволила бы себе сползти по стене и в отчаянье уткнуться головой в колени, вот только она не уверена, что сможет после этого встать, так что она просто идёт, пока ещё не зная куда. Наверное, ей стоит вернуться к себе (вернуться к себе и спрятаться под одеяло, потому что, в отсутствие всего остального, сон – лучшее обезболивающее), но у самой лестницы Эмбер врезается в Лиссу.

Она обессилена настолько, что просто не может смотреть по сторонам.

– Эй! – Лисса усмехается, хватая её за плечи. – Была б ты парнем, могла бы сказать, что ослепла от моей красоты и потому не смотрела, куда идёшь, но ты же не парень.

Волосы Лиссы стянуты в хвост на затылке, и вблизи становится видно, что она, как и Дженни, сильно накрашена. Только совсем по-другому. Не так ярко, не так вызывающе, как будто целью Лиссы было не спрятать себя за помадой и тушью, а наоборот показать.

У Эмбер нет сил придумывать остроумный ответ.

– Извини, – бросает она, пытаясь обойти Лиссу, и шипит от боли, неудачно ударяясь коленом о стену. Тем самым коленом, конечно, она же везучая.

– Ты в порядке? – равнодушно спрашивает Лисса.

Наверное, именно её равнодушие становится последней каплей.

– Нет, – честно говорит Эмбер. – Я совсем не в порядке.

Три минуты спустя Лисса садится за руль чьей-то машины, стоявшей в гараже с ключами в замке зажигания, чтобы отвезти Эмбер в аптеку. По дороге они не говорят друг другу ни слова, и Эмбер смотрит в окно, а Лисса – прямо перед собой, куда ещё, если она за рулём. Может быть, она жалеет о том, что решила помочь, или, может быть, за этой помощью стоит ещё один какой-нибудь хитрый план, или что-то ещё.

Они находят аптеку достаточно быстро: Лисса просто едет туда, где больше всего народу. Эмбер успевает заметить несколько деревянных прилавков – этакий рынок, где любой желающий может продать всё ненужное и купить что-то нужное, и пару магазинчиков по типу того, что был (и есть) у Хавьера, и покосившуюся вывеску лавки с одеждой, а потом видит главное – криво нарисованный крест красного цвета, обведённый для верности почему-то зелёным.

Зелёная краска, наверное, светится в темноте.

Она неловко выскальзывает из машины – конечно, на больную ногу. Перед глазами взрываются разноцветные звёзды, и несколько секунд Эмбер просто не понимает, как вообще можно было забыть о том, что так сильно болит, но потом списывает это на шуточки памяти. Так бывает, она знает, она читала когда-то: ты просто не можешь справиться с тем, что когда-то произошло, и твоя память берёт на себя роль самого милосердного милосердия на всём белом свете – и стирает плохие воспоминания. Ей только непонятно, за какой конкретно чертой начинаются эти «плохие».

(На самом деле она надеется никогда ничего подобного не испытать.)

За аптечным прилавком её встречает сморщенная старушка – женская версия мистера Льюиса. Она недовольно поджимает губы, слушая Эмбер, и задумчиво поправляет очки, отворачиваясь к полкам с лекарствами. Нельзя сказать, что они ломятся от пузырьков и таблеток, но взгляд Эмбер выхватывает несколько знакомых названий.

И ромашку здесь, отмечает она, тоже перевязывают жёлтыми нитками, чтобы ни с чем не перепутать.

Это удобно и просто. Успокаивающие, снимающие боль и раздражение травы перевязывают жёлтыми нитками. Сильнодействующие растения, которыми можно отравиться, – красными. Те, что добавляют в еду и питьё просто для вкуса, – зелёными. Главное только, чтобы нужный цвет оказался в нужный момент под рукой, иначе вместо сушёной смородины можно бросить в чай волчью ягоду, хотя зачем вообще собирать волчью ягоду, Эмбер не знает.

Она расплачивается смятыми бумажками, мысленно ставя галочку: не забыть потом, в гостинице, вернуть Лиссе деньги. Вообще-то, смятыми они стали только когда попали к Эмбер, ей обычно хватает и двадцати секунд для того, чтобы превратить даже относительно не потрёпанную купюру в мятое нечто, и даже ворчание Хавьера не помогало избавиться от этой привычки. Деньги – хрупкая штука, особенно если они шуршат, а не звенят, и обращаться с ними нужно аккуратно, но Эмбер вспоминает об этом только тогда, когда седовласая «миссис Льюис», укоризненно покачав головой, принимается разглаживать десятидолларовые банкноты.

– Извините, – говорит Эмбер перед тем, как уйти.

Встреть она сейчас журналистов, «извините» было бы единственным, что ей бы захотелось сказать. Не потому, что ей стыдно или больше не хочется быть той, кто она есть, а просто потому, что ей очень жаль, что кто-то мог ожидать от неё большего – или даже не большего, а просто чего-то совсем не того. Правда, пятнадцатиминутной дороги обратно хватает, чтобы понять: такое извинение просто дань вежливости, «простите, что не оправдала ваших ожиданий», и только.

Простите, что не оправдала ваших ожиданий, но, по правде говоря, ваши ожидания – это ваши проблемы, потому что со мной они не имеют ничего общего. Совсем.

И она не обязана их оправдывать. Не обязана чувствовать себя виноватой за то, что её причины «недостаточно веские», или за то, что кому-то пришлось хуже, чем ей.

«Всегда будет кто-то, кому ещё хуже», – думает Эмбер, пусть в это и довольно сложно поверить, когда вместо нормальной картинки перед глазами – сплошная карусель, а колено напоминает о себе каждый раз, когда колёса машины натыкаются на выбоину в дороге, но это действительно так. Всегда будет кто-то, кому ещё хуже, и кто-то, кому значительно лучше, и всё, что ты можешь сделать, это просто идти – вперёд, туда, куда тебе нужно, и оставаться при этом человеком, которому не всё равно.

Человеком, который на общей трассе, вопреки опасениям Лилит, не оставил бы в беде даже прямого соперника, вообще никого бы в беде не оставил.