Фатальное колесо. На все четыре стороны - Виктор Сиголаев Страница 38

Полищук вновь тяжело вздохнул. Видно, нелегко давались ему эти воспоминания.

– Говорю же, случайно. Можно сказать, чудом, – медленно произнес он. – Только сомневаюсь я, можно ли рассказывать это школьнику начальных классов? Не рановато ли?

– Нормально.

– Гляжу, у тебя, Гагарин, все нормально. Весь в тезку.

– Расскажите, Сергей Михайлович! Ну, пожалуйста.

Вот так.

Нужно именно поклянчить по-детски. Поскулить и поканючить. Подчеркнуть свою несостоятельность и недомыслие. Почему-то старому ветерану именно такая моя линия поведения больше всего и импонирует.

– «Пожалуйста», – передразнил он меня ворчливо, – ну, коли не боишься штанишки обмочить. Кто тебе такое еще расскажет? Слушай. В тот день, как сейчас помню – одиннадцатое апреля было, – акция уничтожения узников уже подходила к концу. Немцы торопились срочно эвакуироваться из города. Уже слышно было, как бьет артиллерия в районе Белой скалы, наши были совсем близко. Немцы торопились и нервничали. К тому же пулеметы стало клинить от перегрева. Свалят очередью половину шеренги, а оставшихся в живых – штыками. И в овраг. Вот так я и подловил Шайтана. Подумал – все равно пропадать, так хоть эту гниду с собой заберу на тот свет. Так вышло, что именно он меня… штыком, я из последних сил за грудки его, что пес цепной, так вдвоем в овраг и скатились. Он сверху был, так все пули, что прилетели от полицаев, ему и достались. Одна только навылет прошла и бок мне пробила. Как раз там, куда штык его угодил. Как специально! Боль адская, сил не было терпеть. Чувствую – вырубаюсь, а он похрипел еще и застыл. И я под ним уже в отключке. Очнулся – трупы кругом, и сил нет выбраться. Так двое суток и пролежал. То в сознании, то в забытьи. А на третье утро местные жители стали появляться. Услышали мой стон, вытащили полуживого и кровью истекающего. Я потом еле выкарабкался. В госпитале уже глаз удалили, что Шайтан мне плетью повредил, заражение могло начаться. А все остальное залатали да заштопали. Так и получилось у меня с этим нелюдем – око за око, зуб за зуб. Так что… нет его. Не ищите.

И припечатал ладонью многострадальную папку еще раз.

Вот так.

А мы-то думали…

Ну ладно, Шайтана нет. А другие? Мало, что ли, других недобитков по свету бродит? Все равно концы и причины убийства Кондратьева с семьей нужно искать в том страшном времени. Оттуда прилетело, нет никаких сомнений.

– Сергей Михайлович! А вам прозвище «Татарин» ничего не говорит? – прервал я молчание. – Не встречали раньше такого? Он где-то на Куликах жил после войны.

Полищук усмехнулся:

– Татарин? Ты что, шутишь, парень?

– В смысле?

– Из бывших полицаев того лагеря так любого могли прозвать. Крымско-татарский шума-батальон. Кто там, ты думаешь, мог служить?

– А-а.

– Самое неприятное, что перед наступлением наших войск на Симферополь все списки охранного персонала, вообще все архивы, связанные с концлагерем «Красный», куда-то подевались. Не нашли их следователи, которые раскручивали тогда в Крыму все преступления фашистов и их приспешников. Предполагается, что их не уничтожили, а скрыли в тайнике.

– А откуда это известно? – неожиданно заинтересовался я. – Ведь легче было все бумаги просто спалить.

Полищук немного помолчал, будто вновь решая для себя – рассказывать или нет настырному дитяте про столь существенную деталь. Потом все же сжалился:

– Свидетели были. Из числа осужденных позже полицаев.

– Они прятали?

– Прятали, прятали, – неохотно подтвердил вредный дед. – Только не допрятали до конца.

– Как это – «не допрятали»?

– Да так! Отступление немцев в апреле шло по тракту на Бахчисарай, а архивная спецкоманда СС направилась в сторону Алушты, на Южный берег. Только задача у них была к морю не спускаться, а в горной местности оборудовать тайник для документов. Верили они в свое возвращение. Так вот, группа, в которой были и немцы, и местные полицаи, прошла в южном направлении, а потом наткнулась на отряд партизан в районе Шайтан-Мердвена, где и была разбита в пух и прах. Гнали их аж до Байдарского перевала и в конечном итоге почти всех перебили.

– Почти?

– Не перебивай старших! Почти, почти. Двоим удалось скрыться. Одного через тридцать лет выловили, осел он в горной глухой деревушке, где-то рядом с урочищем Узунджа. А второй пропал, сгинул, наверное…

– А документы, документы где?

– Опять он вперед батьки в пекло. Гагарин! Долетаешься ты у меня!

– Простите, Сергей Михайлович. Так что с документами-то?

– А не нашли документов! Говорил же я раньше. На убитых, что партизаны положили, ничего не было. А тот, кто скрылся, через тридцать лет на суде показал, что группа эта разделилась до перевала. Бо́льшая часть оттягивала на себя внимание, а малая экстренно сооружала схрон. Где точно, он не знает, так как был в отвлекающей команде.

Дед замолчал, о чем-то неожиданно задумавшись.

Интересная, конечно, тема с архивом, только не актуальна она в разрезе наших поисков. Так, о чем там дедушка говорил до истории про секретные списки? А! Шума-батальон…

– Значит, говорите, любой из персонала охраны мог получить прозвище «Татарин»?

Полищук внимательно на меня посмотрел.

– А ты знаешь, я сейчас вспомнил. Точно! Был на Куликах какой-то Татарин. Инвалид. Только… пропал ведь он. Тоже пропал.

– Как это?

– Понятия не имею. Исчез, и все. В шестидесятых годах прокатилась волна проверок – выявляли бывших гитлеровских приспешников и полицаев. Посадили многих, кое-кого даже и под вышку подвели. А Татарин этот… просто исчез. Может быть, помер где-то в подворотне. Я слышал – пил он сильно. Во всяком случае, проверки его уже не зацепили. А ты, кстати, откуда о нем знаешь?

Я пожал плечами:

– Да я и не знаю вовсе. Говорили, что после войны он в школах выступал на «уроках мужества», и это все. У вас хотел узнать.

– Ну… если он жив и если успел тогда лечь на дно, вполне может оказаться бывшим полицаем, а раз так – и убийцей может быть именно он. Я думаю, твои наставники из органов безопасности это проверят. И без тебя обойдутся. Ведь так?

– Наверное, – ответил я неопределенно. – Даже скорей всего. Мне-то куда лезть? Я ведь еще маленький.

И, кстати, самое время вспомнить, что именно мне этим делом заниматься… как-то не с руки. Для здоровья вредно. Чего это я опять так увлекся? Вот и дедушка наш заслуженный намекает, что пора и честь знать…

– А вот у меня детей нет, – вдруг как-то совершенно обыденно и щемяще проговорил старый партизан. – Нет и не будет. Внучат тоже, само собой. Вот такие дела, малыш.

– А… жена ваша как? – спросил я растерянно. – У вас жена… есть?