Война на пороге. Гильбертова пустыня - Елена Переслегина Страница 38

С Шекли вообще случилась засада, напоминающая заговор. Он умер на Украине — заболел, и они не вылечили его от воспаления легких, когда вся страна была готова помочь этому русскому душой американцу за то, что он сумел победить старость своим юмором и собирался протянуть покрывало своей харизмы над Россией, заключив контракт с издателями о новой книге. Еще один ком грязи в наше пространство, а что теперь украинское оно, так что за беда - все равно нам припишут... Хохлы, конечно, нынче американам пятки лижут. Маринка расстраивается. Она выросла в Киеве.

Про Джордана этот их Гном сказал, что он, как фигура, побольше своего творчества будет. Так что если объединить в аффинную оболочку автора и творчество, то, оказывается, имеет значение, кто сильнее — человек или его инсталляция в текстах или картинках? Творчество более уязвимо, но убивают все равно человека...

«Что было странного в этих смертях, — говорил Владлен, по-ихнему Агнец (вот уж кличка для сотрудника Управления!), — у них ни у кого не завершился личный Сюжет. Так, на излете всех и взяли...»

«Все верно, друг Агнец. Иван Ефремов, вон, тоже не дописал "Чашу отравы". А написал бы, может быть, мы по другому бы смотрели на Эру потребления... Ну, хоть не окропляли бы супермаркеты, что ли».

Да и противникам Американского Будущего тоже не был выгоден некто Азимов, а был он сотрудником группы «Лэнгли» или нет — это темная история. «Лэнгли» дня СВРщика всегда было популярным брендом времен откровений Ричарда Фейнмана. Время было свободное, а ярлыки редкие. Ефремов, вроде, тоже встречался с профессором Лири, несмотря на трудности въезда-выезда и изрядные посиделки последнего в тюрьмах потребительского общества. Свои всегда находят своих. В этой фразе лежит ключ к проклятой новой японской связи. При снижении информационного сопротивления все становятся «своими», хотя бы на время, и слышат друг друга, а в идеале еще отслеживают прошлое и будущее. А с точки зрения технологии — не связь это вовсе. Спрятали лист в лесу. Грамотные. Нужно вынести этим умникам на их семинар проблему фрактальной связи, которая то — есть, то — нет, прямо по Альтшуллеру. Авось, построят технологию из лояльности к государству российскому. Нет уже мочи преодолевать проблемы сопротивления информационного. Хотя бы в своей группе ввести бы такую абсолютную телепатию: звонок и все, а после работы отключать, чтоб не открыли секреты страны. Дешево и весело.

В СССРе, в котором он, Первый, почти и не жил сознательно, тоже по сценарию «бей своих лучших» вырезалось поколение отцов. Своего отца он так и не видел, хотя предположительно этот герой честь и совесть имел, и матушка — прямо как у джедаев принято — родила сына с судьбой охраны Отечества. Смех, да и только. Но, с другой стороны, он почему-то границы информационного пространства шестой части суши нанялся охранять, а не бродячим акробатом пошел по Италии, скажем, или по югу Франции. А карьеру Робертино Лоретти ему, кстати, прочили до десяти лет. Мать говорила.

Когда-то они со Вторым болели эмберовскими Принцами. Теперь Первый понимал, что американе не простили Оберону, а вместе с ним и Роберту Желязны его снобизма. Ты никому не нравишься, если на ровном месте уже готов взлетать, проходить Лабиринты, Образы или Паттерны и водить туда желающих... Кто ж любит Сталкеров, если они не на зарплате? Тут он был с ребятами согласен: система вычисляет чужого в момент.

Владлен, как главный инициатор общих встреч, принес программу, которую Шекли обсуждал с футурологами - любящими и пьющими «стругацковскими путанниками» — в 2004 году. Итак, Шекли хотел прокатиться через Питер во Владик и далее в Сан-Франциско и, таким образом, замкнуть собою круг.

В американском кино, которое Первый бесконечно любил, сумасшедший ученый Эммет Браун замкнул собой электрическую цепь, чтобы мальчик на машине времени уехал в будущее. Пока такие дерзости прощаются лишь в кино. Проложить такую транспортную сеть — времен и цивилизаций связующую нить — было очень заманчиво, потому что могло стать модным. Но — опасно и «нашим», и «вашим». Что-то никто еще не создал кросс-культурный туризм. Так, поездочки по странам, не вылезая из кожуха своей идентичности. Весь кураж уходит на преодоление пресловутого информационного сопротивления и освоение ритуалов для галочки, будь то менеджмент или вудуизм.

- Все просто, Сергей Николаевич, — произнес Игорь, он как бы считался руководителем группы, — наши транспрофессионалы, у которых время на переключение с культуры на культуру неудержимо мало, большей частью своей не транссоциальны... Странные очень. Вот вы, например, не любите Воронина... — Гном действительно выделялся из этой компании неопрятностью вида и хамским тоном возражений.

Первый как-то записал на календаре: полюбить Гнома до 18.04. На завтрашнее утро весь отдел совещался по поводу его новой пассии и только к 14.00 они успокоились, узнав, что этот бородатый тип без допуска — писатель и внештатный сотрудник группы Горского.

Время установления истины Первого не устроило категорически. Отдел, словно специально, после знаковой встречи с элитными мальчиками работал отвратительно. Маринка смеялась, когда он рассказал. Она еще припомнила режиссера Адасинского, явного транспрофессионала — кросс-культурного и сногсшибательного, но, увы, социального аутиста. Мысль, которую известный поборник японского буто в России и Германии выказывал своим выразительным танцем, была незатейлива: в начале всегда темно. Первый был не согласен с нею с детства.

— Решающая стратегическая ошибка в позиционной холодной войне на Тихом океане была совершена советской стороной на первом же ходу, — заявил ему Гном, который приперся через неделю после их официального договора о сотрудничестве групп и отнял у него пятьдесят минут. Первый поморщился, он не любил, когда Союз ругали, потому что пока все методы, которые он для работы сумел взять на вооружение, были из того самого советского тоталитарного режима. Первый подозревал, что японская разведка тоже опечалилась размонтированием системы «знание-сила» помножить на «науку и жизнь».

Гном напористо продолжал:

— Мы отставали от Штатов в наращивании подводных ядерных сил, и советское военное руководство решило, стало быть, строить лодки серийно... Какая была лучшая на тот момент баллистическая ракета — вокруг нее и строилось все проектирование. Просто и быстро.

Первый знал, что именно это решение позволило в свое время быстро развернуть производство ядерных субмарин, но срок их реальной боевой службы не превышал десяти лет. Появлялось новое поколение ракет и приходилось строить новое поколение лодок. Система рухнула на нединамичности управления. И мы проиграли темп, потом два темпа... Это были годы, когда Первый учился в интернате и не знал про загнивание аппарата и нокаут в Третьей мировой войне. Гном был, фактически, его ровесником, а казался сильно старше. Такие люди словно дождались к началу века своей очереди. Все меньше оставалось мыслящих, все больше становилось пилящих средства и не принимающих решения. Кадровый голод подступал. Дошла очередь и до них, странствующих маргиналов. Вот и повылезли. Все они ходили в джинсах и про все-то они знали, но сообщали свое знание неудобоваримым тоном. Их выслушивали и никуда не брали. Плодилось отчуждение. Умные и коммуникабельные остались героями детских книг. Японский опыт научил Первого эстетизировать пространство кабинета и мысли, Второго он когда-то прощал, но этим — никогда. Бесплатное приложение к материалу — вот они, эти люди. Без блеска и формы никакая западная держава не сможет нас уважать. А уважения хотелось, потому что если его не получать, то остается уезжать в Португалию и жить в домишке на каменистой террасе, дышать океаном, читая естественному волнорезу стихи или документы на трех, скажем, языках. И от Японии далеко и от Средиземья. «Без уважения Стаи не будет, - нашептовал ему внутренний Бог. — Уважение - это признание важности данного человека на земле, а не потертость его брюк». — «Сам знаю, — ругнулся Первый. — Не хватало только голосов!»