Спасти СССР. Манифестация - Николай Феоктистов Страница 38

Как хорошо, что я практически сразу это сообразил! Гагарин, вылетев отсюда на четвертом курсе, сохранил не только свой собственный студенческий билет, но и налаженные связи с секретаршами ректората. Благодаря этому (и небольшому флакончику духов в придачу) у меня уже в прошлом апреле появилась чин чинарем оформленная книжица, дающая свободный допуск в это здание.

– Раз, – негромко скомандовал я, – два, три. Сезам, откройся!

Раздался легкий щелчок. Я потянул дверь на себя и убрал отмычки.

– Прошу, – взмахнул рукой, пропуская Гагарина в пустой класс.

– Эх, – в который раз завистливо вздохнул он, – клево тебя отец натаскивает.

Я затворил тяжелую дверь и достал из внутреннего кармана куртки переснятый карандашный портрет:

– Смотри, он?

– Он, – сразу уверенно признал Ваня, а потом замялся. – Только он тут вроде чуть старше выглядит…

– Да? – Я с неприязнью посмотрел на фотопортрет Рогоффа, потом выдохнул: – Плохо, Вань. Все плохо. Совсем.

– С чего это вдруг? – Гагарин с тревогой покосился сначала на дверь, потом на окно.

«А бегать от опасности ему не привыкать, – сделал я вывод, – и это хорошо».

Я оседлал стул и побарабанил пальцами по спинке. Уверенное опознание Рогоффа выбило меня из седла – оказывается, внутри я долго надеялся на лучшее. Пожалуй, даже слишком долго…

– Ты чего скис-то? – Ваня озабоченно заглядывал мне в глаза.

– Плохой расклад, – пояснил я, – в первую очередь – для тебя. Эх, закурить бы… Да бросил.

И я тяжело задумался.

– Ну, – подергал он меня за рукав, – что случилось-то?

Ну что ж, вот и пригодилась на всякий случай легенда, измышленная мною, пока я рисовал Джорджа:

– Подстава то была, Ваня. И не простая, а хитро выкрученная. И ничего с ней еще не закончилось, все для тебя только начинается. Ну и для меня, дурака, заодно. Просто исход для нас будет разным… Тебе – тюрьма, мне – волчий билет и армия после школы. Но это даже справедливо, – добавил я задумчиво, – пропорционально содеянному, так сказать…

– Да что я сделал-то?! – тоненько взвизгнул Ваня.

– Болтал, – сурово отрезал я.

– Нет такой статьи! – с жаром воскликнул он.

– Эх, Ваня, Ваня, – покачал я укоризненно головой, – ты же взрослый мальчик уже, должен знать: был бы человек, а статья найдется.

Он заелозил на стуле, на лбу его проступила мелкая испарина.

– Это ты у нас птичка-невеличка, – начал я загонять Ваню в нужный мне угол, – и порхаешь в одиночку, а серьезные люди работают командами. А в Комитете у нас серьезные люди, поверь. Так вот, эти команды конкурируют, и порой очень остро. Моего батю последние месяцы выбивают из его сборной. Уже один раз подставили, и вот он здесь, а не в Москве. Теперь хотят окончательно добить, и ты, из-за своего длинного языка, оказался для этого подходящим инструментом. Понимаешь, – резко наклонился я вперед, – они хотят взять тебя за зад и получить компромат на меня. Рассчитывают, что батя кинется меня защищать и капитально тем подставится. Все! Им – ордена, тебе – длинный срок, мне – армия после школы, батю в отставку…

От Вани пошли едкие флюиды страха.

– За что срок-то? За что ордена? – сбивчиво забормотал он, пуча глаза.

– А это действительно интересно, – согласился я. – Представляешь, ты был прав: тот губастый – действительно западник. Хочешь смейся, хочешь плачь, но ты говорил с самым настоящим агентом ЦРУ. Его на тебя целенаправленно вывела та самая конкурирующая команда: дали услышать пущенный тобой слух про ракеты и «Петрозаводский феномен». Представляешь, что было бы, если бы ты тогда взял от него деньги?

Гагарин потерянно молчал – похоже, живо представив созданную мною реальность.

Мне пришлось задрать бровь. Он торопливо облизнул губы и покорно задал нужный вопрос:

– Что?

– А все! – охотно развел я руками. – Все! Деньги от агента ЦРУ за рассказ об испытаниях советских ракет! Десяточка минимум, а так-то пятнашка. Это тебе не комфортная во всех отношениях двуха за спекуляцию, все было бы по-серьезному.

Ваня изошел таким острым запахом пота, что мне пришлось отодвинуться назад.

– Но я же не принял денег! – Голос его к концу фразы сломался на писк.

– Верно, – согласился я, – ты тут молодец, а я был тогда не прав… Но задача-то у конкурентов осталась, ее не сняли. Возьмут тебя скоро, соколик. – И я посмотрел на него с сожалением. – Так или иначе возьмут. Если не на агенте ЦРУ, то на мелочовке – ты же каждый день подставляешься, в том твоя работа. И расколют тебя до самой задницы очень быстро, когда покажут статью и пятерик на зоне за ней. Покажут и пообещают скостить до двухи за хорошее поведение… Самое смешное, Вань, знаешь в чем?

– В чем? – обреченно переспросил он.

– А ты полученной двухе радоваться будешь, как ребенок, – улыбнулся я ему. – И потом, когда тебе треть срока заменят за хорошее поведение на «химию» ^[13], еще раз порадуешься. Правда, здорово, когда впереди так много поводов для радости? Заодно и перевоспитаешься. На Галеру тебе все одно потом не дадут вернуться… Рабочую профессию получишь…

– А если не подставляться? – Он смотрел на меня с нелепой надеждой. – Уеду в отпуск… На месяц-два или даже до конца лета…

Я с сожалением причмокнул и продолжил запугивание:

– Не, не поможет. Это целая наука, как человека на ровном месте законно посадить. Ты есть-пить не будешь, дома закроешься и все равно на срок наберешь. Ты, Вань, уже на прицеле, все. Не получилось с цэрэушником – заточат другой крючок. Нужный результат эти ребята получат по-любому.

– А если я чего-нибудь подпишу? – В глазах его загорелась надежда. – Я слышал, что тех, кто подписал, не трогают.

– Идея, конечно, неплоха, – согласился я, мысленно содрогнувшись. – Но несвоевременна. Это для обычной ситуации работает, когда можно по мелочи не прикапываться. А тут не поможет. Нужно, чтобы мне реальный срок светил, только тогда батя зашевелится. А раз мне реальный срок, то и тебе от него никуда не скрыться.

– Что делать-то? Что делать? – бормотал Гагарин, раскачиваясь из стороны в сторону.

– Что делать… – передразнил я его беззлобно. – Бежать, Ваня, бежать.

– Куда? – простонал он.

– Исчезнуть тебе надо из Ленинграда хотя бы на год, – начал я показывать ему выход из нарисованной ловушки. – Пропасть из поля зрения конкурирующей команды. На всесоюзный розыск не подадут – слишком рискованно для них накручивать тебе что-то сверх мелочовки. Уйдешь на дно – тебя поищут с годик и махнут рукой. Да и актуальность ситуации за это время исчерпается. Вернешься, и не вспомнит о тебе никто – будешь уже неинтересен. Выбор у тебя, Ванюша, сейчас между двухой на зоне и жизнью на воле вдали от Ленинграда. И все – из-за твоего длиннющего языка. – Я помолчал немного, давая ему осознать, потом уточнил заботливым голосом: – Что выбираешь-то?