Волчья тропа - Бет Льюис Страница 38

Пенелопа изо всех сил хлестнула меня по щеке.

От шока легкие открылись, и в грудь хлынул воздух.

– Элка, – повторила она, и я вцепилась в ее голос, словно в брошенную веревку. – Давай, дыши.

Вдох-выдох. Вдох-выдох. Я потихоньку выползала из тьмы. Океан пропал, и вернулось пламя.

– У тебя была паническая атака, – невозмутимо сказала Пенелопа. Я жадно глотала воздух, словно он мог закончиться.

– С чего ты взяла?

Она открыла фляжку и протянула мне.

– Папа был врачом.

Слово «папа» она произнесла так спокойно, словно говорила о хлебе или о расческе. Вообще никаких чувств. Если он был доктором, значит, знал, что озеро отравлено. Почему же тогда он пил воду?.. Не было в ее истории ни капельки смысла.

Я осторожно покосилась на Пенелопу. Слишком много она знает, я прям нервничать начала. С чего бы это? Ум и лживые речи Колби посадили меня в тот ящик. Зато знания и сообразительность Пенелопы вылечили меня и помогли выбраться из Эллери. На что еще она способна? Мне вдруг стало страшно. Я могла сразиться с медведем и выйти один на один против волка или пумы, однако в мире людей я одинокая хромая овца.

– Пенелопа… можешь сделать для меня кое-что? Типа «ты спасаешь меня, я спасаю тебя».

– Чего ты хочешь? – спросила она, даже не пытаясь скрыть подозрительности.

Я покраснела и занервничала. Черт, почему я бабку не слушалась? Я перевела взгляд на огонь, чтобы не увидеть в глазах Пенелопы жалости или чего похуже. Вдруг она рассмеется. Набрала воздуху в грудь, уговаривая себя, что стыдиться нечего. А если она рассмеется, оставлю ее в лесу, на прокорм волкам.

– Научишь меня читать?

– Пообещай, – нервно сказала Пенелопа, – что ты не убьешь меня, если что-то пойдет не так.

Я нахмурилась.

– Что-то может пойти не так, только если ты будешь учить меня не тому, что надо.

Солнце встало, мы уже полчаса шли по лесу. Я заметила волчьи следы у костра, но ей ничего не сказала – вдруг опять паниковать начнет. Вокруг бродили три, может, четыре зверя. Разведчики.

– Я буду учить тебя тому, что надо, – сказала Пенелопа, и я почувствовала раздражение в ее голосе.

Наверное, ученые люди не любят, когда невежды сомневаются в их уме. Мне тоже не понравится, если она начнет меня учить разделывать зайца. Одни знают одно, другие – другое, однако всем нам порой приходится учиться. Я выучу то, что она знает с детства, и поделюсь с ней умениями девчонки, выросшей в лесу: покажу, как ловить и потрошить животных.

– Халвестон между тех гор. – Сквозь деревья виднелись горные пики. Они все еще были покрыты снегом, и я знала, что мы приближаемся к вершине мира. В долине Муссы в это время года снега днем с огнем не сыщешь. – Никогда таких высоких не видела. Рядом с ними скалы Риджуэя все равно что комары.

– Ты из Риджуэя идешь? – спросила Пенелопа.

– И что с того?

– Так это пять… почти шесть сотен миль. – Она взглянула на меня, потом на мои ботинки. – Ты что, всю дорогу пешком шла?

– Нет, – сказала я, очищая подошву о корень. – Немного в ящике проехала.

Что такое мили, много это или мало? Но я шла несколько месяцев, а я не из медлительных.

В воздухе пахло весной, и меня вдруг словно обухом по голове ударило – я оставила свой дом и Охотника прошлый летом. Меньше года отделяли меня от той жизни. Всего несколько месяцев назад преподобный порезал мне спину, а Крегар прошептал в ухо: «Подумай, почему я тебя не убил». Прошла зима, а я нисколечко не приблизилась к ответу.

– Так ты меня будешь грамоте учить или расспрашивать о том, сколько я прошла? – Щеки пылали, и мне хотелось поскорее отряхнуть с себя мысли о прошлом.

– Да какой уж тут алфавит, когда кушать хочется, – заныла Пенелопа.

Как-то я упустила из виду, что городские не могут долго обходиться без еды. Видать, привыкли кушать каждый день и думают, что небо им на голову упадет, если они пару часов поголодают. У Пенелопы вообще жира не было, никаких запасов, чтобы продержаться без еды. Уж если так приходится платить за красоту и внимание мужчин, лучше я буду живой уродиной, чем мертвой красавицей.

– Хорошо. Значит, так: ты учишь меня, я учу тебя. Черт, я не буду приносить тебе еду и кормить, как маленького беспомощного ребенка!

Я вытащила несколько силков из рюкзака, который заставила ее нести – а что, у меня ребра поломаны, – и показала, как найти заячьи следы и поставить ловушку. А потом наблюдала, как она затягивает петлю, подвешивает ее на высоте трех пальцев от земли и делает из веточек и кустарника небольшой тоннель, чтобы дичь прямо в силки привести.

– Неплохо, – похвалила я, когда она последнюю ловушку поставила. – Вот только учить тебя огонь разводить у меня уже терпения не хватит. Не хочу замерзнуть, пока ты тренируешься. Нам понадобятся дрова.

Пенелопа ринулась искать ветки для костра, прям как дрессированный щенок. Я к тому времени уже добыла огонь, и она смотрела на меня, как на фокусника из бродячего цирка, который голубей из рукава достает.

– Ты так много знаешь…

– Огонь развести легче легкого. Большого ума не надо.

– А у нас в доме был электрический обогреватель.

– Наверное, опасная штука.

– Да. У нас был камин, но мы им не пользовались. Из-за маминых больных легких. – Она вздохнула. – Знаешь, есть что-то такое в живом огне…

Тут я с ней согласилась. Даже в середине дня, когда сквозь зеленые весенние листочки сияло солнце, и бояться вроде как было нечего, рядом с огнем я чувствовал себя в безопасности. Маленькая частичка дома среди дикого леса.

– Ты столько всего умеешь делать, а я про такое только в книжках читала. Меня папа медицине учил, а мама – играть на фортепиано и пятистопному ямбу.

– Ямбу? Какая от него польза?

Пенелопа рассмеялась и кинула в костер несколько веточек. Огонь тут же сожрал их, словно конфеты.

– Никакой. Я могу объяснить тебе, почему горит огонь – описать химическую реакцию. Могу рассказать стихотворение о языках пламени, которые танцуют в глазах любимого, но теплее от этого не станет.

– И кролик не сготовится, – кивнула я. Если честно, я даже немного жалела ее. Бедняга оказалась в моем мире. – Я точно так же себя чувствую, когда приходится с людьми и их бумагами дело иметь.

Пенелопа взглянула мне в глаза, грустно улыбнулась и подняла толстую ветку. Она нарисовала две линии и еще одну между ними.

– Буква А, – сказала она.

Другая буква была похожа на внушительный бюст Мод из Генезиса, лежащий на боку.

– В.

Еще одна – на половинку луны. Где-то в глубинах памяти шевельнулось воспоминание о бабке с ее доской.