Четыре танкиста. От Днепра до Атлантики - Валерий Большаков Страница 38

– Есть!

Вскоре два матерых сержанта приволокли перепуганного фрица в пальто, замотанного шарфом, но без шапки. У фрица, по всей видимости, никак не мог устояться баланс между страхом и злобой. Он ненавидел русских, ненавидел свою пропащую судьбу, но и боялся до жути – этих недочеловеков с автоматами, берлинское начальство…

Сказать, что Репнин знал немецкий язык, было бы неправдой. Но на уровне военного разговорника – более или менее.

– Имя, – спросил он, – фамилия, звание?

Голос его был насколько холоден, настолько и равнодушен. Дескать, не дашь ответа – черт с тобой, пытать не будем. Застрелим и спросим следующего в очереди желающих жить.

– Зигфрид… – выдавил немец. – Зигфрид Вайс.

– Жить хочешь, Зигфрид Вайс?

– Йа… Йа! Йа!

– Проводи нас в бункер. Будем посмотреть. Амосов! Пошли, прогуляемся.

– Куда? – подбежал особист.

– К Гитлеру в гости.

Компанию Репнину составили Полянский и два пехотинца – громадные близняшки Семеновы.

Подойдя к надстройке бункера, Вайс оглянулся на Гешу.

– Шнелле! – буркнул тот.

И Зигфрид поспешно набрал код на тяжелой двери, она и отворилась. За нею крылось не мрачное подземелье, а ярко освещенный спуск – узковатый трап, двоим на котором не разойтись.

Впереди шагал Вайс, шагал боязливо, постоянно оглядываясь.

Фонарики не понадобились – один из генераторов был запущен, и свет повсюду горел.

Ничего в бункере не напоминало о бомбоубежище или доте – не было тут ни угрюмых бетонных стен со следами опалубки, ни проводов под высоким, метра три, потолком – белые стены, кафель, дубовые панели, паркет, ковровые дорожки, лампы дневного света. Был даже бассейн, хотя воду в нем и спустили.

В плане бункер напоминал букву «Г», и там, где сейчас проходил Геша, был седьмой этаж. Спустившись на шестой, Репнин оказался перед закрытой дверью – она просто притягивала к себе, уводя от прохода в сторону. Вернее, дверей было две, внешняя, деревянная и открытая, и внутренняя, стальная и запертая.

– Семенов, – сказал Геша, – сбегай к Кочеткову, скажешь, чтоб саперов направил сюда – эту дверь надо вскрыть.

– Есть!

Один из двойняшек убежал, грюкая сапогами, а Репнин спустился на пятый этаж, где когда-то располагались шифровальщики и особая охрана. Здесь, в длинных комнатах, рядами стояли пульты, путались провода и вороха бумажных лент, валялись стулья, висели наушники. В помещениях для охранников воняло оружейной смазкой и звучало гулкое эхо.

Теперь вниз вела мраморная лестница – Геше она напомнила спуск на какой-то из станций московского метро – помпезность зашкаливала.

Минуя помещение для генералитета на четвертом этаже, Репнин одолел ступени, ведущие на третий ярус – тут находились личные апартаменты Гитлера. Оглядываясь по сторонам и страхуясь, Репнин отворил дверь кабинета.

Большое помещение было обставлено, как роскошный офис – кресла, стол, статуя в углу, напольные часы, сейф…

– Амосов, будь другом, погляди, что там внизу.

– Сейчас!

– Там должны быть технические этажи, дизель-генераторы, очистные, канализация всякая…

– Понял!

Амосов, прихватив Семенова, сбежал вниз.

– Да-а… – протянул Полянский, оглядывая кабинет фюрера. – Не хило Адольф жил…

– Живет еще, – поправил его Репнин. – Пока!

Толкнув высокую дверь из полированного дерева, он перешагнул порог, ступая по оранжевому ковру. Тут была опочивальня и витал запах парфюма. Наверное, того, которым душилась Ева Браун.

Даже сувенир не возьмешь – пусто. Пусто на полках, в ящиках, кровать голая стоит…

Случайно заметив тень, Геша резко обернулся.

Одна из стен спальни была задернута шторами в оборках. Как оказалось, плотная ткань скрывала неприметную дверь в тайную комнату. На ее пороге стоял высокий немец, этакий образчик эсэсовца – сапоги блестят, хоть смотрись в них, черный мундир с рунами и прочими онерами да причиндалами сидит как влитой, на фуражке с высокой тульей щерится череп.

Гладкое, чуть ли не выскобленное лицо оберштурмбанфюрера выглядело холеным, даже так – породистым. И как же оно исказилось при виде русского танкиста в черном комбезе, в шлемофоне, сдвинутом на затылок, да в ватнике, наброшенном на плечи! Скривилось, перекосилось, обезобразилось.

– Руссиш швайн! – взвизгнул эсэсовец, хватаясь за кобуру.

Он был быстр, дьявольски быстр, и успел выхватить «вальтер», но все-таки первым выстрелил Геша. Короткая очередь отбросила немца к стене. Роняя фуражку и пистолет, он уцепился за штору, та натянулась, затрещала, срываясь с креплений, и тут черная душа покинула тело. Эсэсовец рухнул на ковер, разбрасывая руки.

Выдохнув, Репнин приблизился. Мертв.

Нагнувшись, Геша довольно хмыкнул: есть сувенир! На рукоятке «вальтера» золотом было отчеканено переплетение двух букв – «А» и «Н» – «Адольф Гитлер». Это был личный пистолет фюрера.

Репнин усмехнулся. Именно что был…

В спальню вбежал Полянский.

– Кто стрелял?

– Я, – спокойно ответил Геннадий. – Тут одному придурку было невтерпеж. Обозвал меня русской свиньей, а я обиделся…

Илья ухмыльнулся.

– А мне такая дурная мысль пришла – вдруг, думаю, тут сам Гитлер прятался?

– Не-ет, Илюха, этот гад подальше зарылся… А тут чего?

Геша рассмотрел дверь за шторой. Та ничем не выделялась на стене, покрытой шпалерами в ряд, да и ручки не было, но сама дверь впечатляла – бронеплита в два пальца толщиной, с обеих сторон обшитая деревом. Осторожно толкнув ее, Репнин переступил порог.

Комната, в которую он попал, была невелика. Голые стены, даже бетонный пол не покрыт, как везде, паркетом. Всей обстановки – три стола, на каждом – по стеклянному кубу, прикрывавшему некие раритеты.

Котелок, плошку и длинный наконечник копья с обломышем древка.

Котел Арианты. Святой Грааль. Копье Судьбы.

Арианта был царем скифов. Вроде бы о его чуть ли не волшебном котле писал Геродот – Арианта приказал отлить его из наконечников стрел, по одному от каждого скифского воина, и применял как ритуальный сосуд. Котел якобы помогал объединять бойцов в один бронированный кулак и сокрушать любого врага.

А место под Винницей – чуть ли не середка кочевого государства Арианты.

Святой Грааль представлял собой всего лишь деревянную плошку, из которой Иисус-Егошуа якобы вкушал на Тайной вечере, а после казни Христа, когда римлянин Лонгин из милосердия подколол распятого, Мария Магдалина собрала кровь, пролитую Им, в ту самую миску.