Квадратный корень из лета - Гарриет Р. Хэпгуд Страница 38

Но там, где я сейчас, нет ни Томаса, ни Умляута. Игра стоит свеч. Я шагнула прямо во мрак.

* * *

Хватая воздух ртом, я вышла в кухне.

Ночь жаркая и душная, головокружительно пахнет жасмином и лимонами, а я обливаюсь пóтом в джемпере Грея. Я здесь. Каким-то неведомым образом я здесь, где бы – и когда бы – это «здесь» ни находилось. Я дома, в безопасности. Прилив закончился.

Томас меня еще не заметил. Инстинкт не дал подбежать к нему и повалить, тиская, на пол: я еще чувствую боль, терзавшую меня, пока я шла через мрак, и подобные эскапады не привели бы ни к чему хорошему.

Я прислонилась к дверному косяку, силясь отдышаться. Томас что-то взбивает в кастрюльке, и мускулы у него так и играют. Слегка нахмурившись, он сосредоточенно глядит в кастрюлю. Томас в футболке, которая была на нем на прошлой неделе, когда он пек «Лимонный дождь». Когда взбивал крем, стоя у плиты. Когда в воздухе одуряюще пахло жасмином. Когда… Когда…

Прилив возвращается.

Да разделить тебя столбиком – это ж прошлый понедельник! Томас стоял у плиты в жаркую, безветренную ночь в этой же самой футболке и пек безглютеновый «Лимонный дождь» для Соф! Он никогда не печет одно и то же дважды. О майн готт, я вернулась в неправильное время! Я угодила в прошлую неделю!

Предупреждение миз Эдеванми взревело в ушах: «Мне пора волноваться о том, что Норфолк затягивает в четвертое измерение?»

Это не дом, здесь не безопасно – это прошлое. Меня чуть не вывернуло. Я наверняка получу нобелевку. Воды мне, воды! И присесть. С закружившейся головой я спустилась с крыльца и поплелась к себе через сад.

– Го, – Томас наконец заметил меня. Когда он улыбнулся, я пропала: это взрыв ямочек и кончик языка, зажатый между зубами от удовольствия. Мне вдруг стало все равно, разрушу я треклятую Солнечную систему или нет.

Но говорить я еще не могла. Непонятно, как мне удалось дойти до стола и присесть, хотя ноги не слушались. Томас кивнул на мой наряд:

– Ты не изжаришься?

Я виновато покраснела, хотя он никак не мог знать, почему я одета для холодной, дождливой погоды. Для совершенно другой ночи.

– А ты? – ответила я вопросом, указав на кастрюльку. Пересохший язык еле ворочался.

– Нет, кроме шуток, – Томас выключил плиту и присел. Мы снова стукнулись коленями, и на этот раз он зажал мои колени своими. – Тебе очень идет этот джемпер, но на улице плюс тридцать три.

Взволновавшись от слов «тебе идет», я принялась сдирать с себя джемпер, не расстегивая. Он застрял в горловине и потащил с собой мою футболку. От статического электричества по волосам начали проскакивать искры.

– Помоги, – попросила я из джемпера. Руки Томаса коснулись моей спины – он придерживал футболку. Когда я наконец выпуталась из джемпера, Томас смотрел на меня, еле сдерживая улыбку.

– Перестань на меня кидаться, – сказал он. – Ты меня смущаешь.

– У тебя десинхроноз? – хрипло спросила я. В памяти так и выстреливали воспоминания о прошлом понедельнике, и я старалась не отступать от них и все делать так же. Потому что если хоть что-то изменить, начнется неразбериха не хуже, чем в фильме «Назад в будущее»: «Это Марвин, твой двоюродный брат Марвин Берри!»

– Ты себя хорошо чувствуешь? – поинтересовался Томас, щупая мой лоб, якобы чтобы проверить температуру. От усталости я едва удержалась, чтобы не прислониться лбом к его ладони. Упасть, и пусть Томас подхватывает. – Жара нет, а спрашивает о десинхронозе.

– Десинхроноз – это, гм, – заикаясь, продолжала я, – следствие смены часовых поясов, когда организм не успевает приспособиться…

– Я знаю, что такое десинхроноз. Просто вопрос чудной – я прилетел из Канады месяц назад. И время вовсе не позднее, мы и дольше не ложимся. Тебе семнадцать или семьдесят? – Томас наклонил голову, рассматривая меня. – Ты точно не заболела? Ты какая-то странная сегодня.

Я замерла. Ну зачем я шагнула через порог? Во-первых, я в другой одежде, а во-вторых, говорю то, что должен сказать Томас. Я уже наделала сотню мелких промахов, способных повлиять на будущее. Я огромная бабочка, глупо мечущаяся по кухне и провоцирующая межгалактические цунами, все это приведет к катастрофе…

– А! – Томас щелкнул пальцами. – Всю домашку сделала! То-то я тебя не узнаю без калькулятора в руке.

Я с облегчением выдохнула.

– Носом в книгу и давай записывать, – продолжал Томас. – Дорогу, сир, я удаляюсь в библиотеку! Меня ждут великие математические проблемы!

Он прав, при мне нет карты звездного неба, дневников Грея и моих тетрадей. Как же нам оказаться под яблоней, целуясь? Как мне вернуться домой?

Томас неправильно истолковал мое молчание и шутливо пихнул в бок.

– Извини, – сказал он. – Ты вечно читаешь что-то запредельно умное с устрашающими названиями, но, честно говоря, я завидую твоей домашне-рабочей этике, при моем-то разгильдяйском отношении к труду. – Он невесело усмехнулся, давая понять, что здесь лишь доля шутки. Наверное, ему так отец выговаривал.

– Ты много работаешь, – возразила я. – Очень много. В «Книжном амбаре» ты единственный, кто заносит в комп выручку. Ты каждый день готовишь нам завтрак…

Без предупреждения Томас со скрипом отъехал на стуле (чего не выносит Нед), вскочил и метнулся в кладовую. Он появился оттуда нагруженный до подбородка и принялся швырять ингредиенты на стол, как в первый вечер. Розовая вода, сахар, несоленое масло и пакетики фисташек.

– Забудь пирог для Соф, – сказал он. – Давай сделаем на завтрак пахлаву. Тебе не нужно писать проект, стало быть… поможешь мне, а?

Вторая попытка. Вселенная дает мне еще один шанс. Она хочет, чтобы я дерзнула. Она хочет, чтобы я ответила: «Да».

Хлопоты с выпечкой оказались неожиданно легкими – либо Томас был хорошим учителем. Через несколько минут мы бок о бок стояли у плиты. Мне поручили задачу для дурака – растопить сливочное масло, а Томас делал что-то ультрамудреное с сахаром и розовой водой. В голове у меня крутилось: «Вот как должно быть. Вот как должно было быть всю мою жизнь».

– Покупное? – с притворным ужасом воскликнула я, когда Томас вскрыл замороженное слоеное тесто.

– Тихо ты, – он подтолкнул меня локтем в бок.

Он начал выкладывать пласты теста в форму для выпекания, велев мне взять кисточку и промазать тесто моим растопленным маслом, и укоризненно цокнул языком, когда я мазнула его по руке.

– Перестань. А теперь посыпь фисташками… О нет… Ну что ж, кучей тоже хорошо. Пожалуй, это можно назвать пахлавой по-крестьянски. Тройка по рисованию, говоришь?

Я стащила фисташку. Томас шлепнул меня по руке.

– Ты вот что, – сказал он. – Я буду готовить, а ты рассказывай мне о путешествиях во времени.

Я чуть не подавилась фисташкой, которую уже разжевала. Не то чтобы я забыла – скорее рассеянно выбросила, как старый носок, знание о том, что я путешествовала во времени. Но Вселенная сама изогнулась, чтобы восстановить должный порядок, и на миг мне показалось, что Томас это понял.