Сельва умеет ждать - Лев Вершинин Страница 38

Часовые, судорожно сжимая оружие, отошли поближе к костру.

— Потерянная душа бродит, — сдавленно прошептал лопоухий юнец. — К кому пристанет, тот будет бессмертен и одинок.

— Хуже не придумаешь, — откликнулся другой.

— Говорила мне Великая Мать, — начал третий, — что…

Договорить он не успел.

— Молчать в дозоре, — прошипел Убийца Леопардов, приподнимаясь на локте. Юнцы притихли.

— Это ккукка. Ясно, салаги?

Часовые облегченно завздыхали.

Усомниться никому не пришло в вихрастую голову. Как сказал сержант, так и есть. А птица-вдова — это не страшно. Наоборот, интересно. Мало кто видел чащоб-ноедиво…

Еще один крик, уже никого не пугающий.

— Достойного жениха ищет, — сообщил ушастый. — Кого изберет, тот не будет знать бед…

— Лучшего не пожелаешь, — отозвался второй.

— Говорила мне Великая Мать, — начал третий, — что…

Шпок!

Крохотный камешек, вылетев из-под накидки сержанта, глухо щелкнул говоруна по лбу, и бедолага обмер, разинув рот.

— Убью, — задушевно улыбаясь, пообещал H'xapo.

И сделалось тихо.

Только легкое потрескивание веток в костерке, пофыркивание стреноженных нуулов да негромкое сопение спящих людей изредка вплетались в безмолвную песню ночи…

Дмитрий не спал. Сидел, обхватив руками колени. Не отрываясь, глядел в ровное пламя костерка. У ног его свернулся калачиком худенький двали, изредка жалобно вскрикивающий во сне.

— Тс-с-с… Все хорошо, малыш…

Заворочался, блаженно улыбнулся.

— Спи…

За пять дней похода Гдлами осунулась, вокруг глаз легли темные круги. Неудивительно. Военная Тропа выпивает силы без остатка даже у зрелого мужа, а ведь Вождь несет двойную ношу: она и воин, равный среди равных, и Удача отряда. Говорят старики, что и сам Дъямбъ'я г'ге Нхузи, могучий и выносливый, вернулся из первого похода на носилках…

— Спи, малыш… Я здесь…

Спит.

Огонь несмело пробивается меж толстых чурок. Чужие холодные звезды висят над головой. Весь окружающий мир на удивление прост: звезды во мраке, костер в кольце тяжелой тени, шепот леса, раскрашенные воины с копьями, словно явившиеся со страниц любимых в детстве книжек…

И тоскливый плач в ночи.

Время остановилось, застыло.

Смежаются веки.

Бесшумно раздвинув перепутанные тьмою кусты, у костра присаживается Дед. Морщится. Похмыкивает, будто собираясь начать разговор. Но молчит. Рядом с ним двое. По левую руку — Гдламини, только не та, измученная, что дремлет у ног, а сияющая, ясноглазая, божественно прекрасная в белом свадебном платье. По правую — незнакомый широкоплечий воин. Мускулистые руки и грудь иссечены шрамами, вокруг шеи — тройное ожерелье из длинных, жутковатых на вид клыков и когтей. Спокойное лицо удивительно знакомо, хотя нгуаби мог бы поклясться, что видит воина впервые…

Почему часовые молчат?

Почему не поднимают тревогу?!

Странно…

Спи, малыш, я здесь, — негромко говорит Дед.

Спи, сынок… Все хорошо… — кивает тесть.

Спи, любимый, — улыбается Гдлами.

Мрак.

Тишина.

Покой.

И голос сержанта:

— Пора, тхаонги!

…Проснулись рано.

Бритоголовый проводник постарался на совесть: даже Убийца Леопардов не отыскал бы лучшего места для засады, нежели этот неглубокий овражек, пологие склоны которого густо заросли бамбуком и мелким колючим кустарником, а к тропе подступали тяжелые надолбы валунов…

За поворотом соорудили завал. Наконечники копий, ттаи и къяххи вымазали глиной, чтобы невзначай не выдали отблеском. Умеющие обращаться с гранатами получили по две штуки из трофеев, взятых в первой вылазке.

Воины подходили к Вождю, преклонив колено, отдавали яркие тао-ттао — походные бусы и надевали тао-мг — бусы смерти. На юных лицах не было ни страха, ни тревоги. Чтя заветы предков, дгаадвали готовились к битве, как к свадебному пиру…

Один за другим, по старшинству и заслугам:

— Воин Ккимбо вва Нзули готов к битве, о Светлоликий!

— Хой, Ккимбо!

— Воин Сесе Секу T'Ma готов к битве, о Светлоликий!

— Хой, Сесе Секу!

— Воин Кансало Ут'ту-Укку готов к битве…

— Хой, Кансало!

— Воин Бомбоко гге Бомбоко готов…

— Хой, Бомбоко!

— Воин Манса Нген-Тали…

Гдламини стоит, неестественно выпрямившись, полузакрыв глаза. Черты заострились, голос хрипл и по-мужски низок. Она сейчас не похожа на себя. Неудивительно! Накануне первой битвы устами Вождя говорит сам Светлоликий Тха-Онгуа, определяя судьбы мужчин, вставших на тропу войны.

— Воин ТТатаури Мхлангу…

— Хой, ТТатаури!

Все. Прошел последний из рядовых.

Теперь черед командиров.

— Мвамби Мкиету Джамбо К'Клаха б'Дгахойемаро готов к битве, о Светлоликий!

— Хой, мудрый Мкиету!

— Ефрейтор Мгамба вва Ньякки б'Дгахойемаро готов к битве, о Светлоликий!

— Хой, отважный Мгамба!

— Сержант H'xapo Мдланга Мвинья б'Дгахойемаро готов к битве, о Светлоликий!

— Хой, могучий H'xapo!

Ну что ж, пора и тебе, земани.

— Дгаангуаби Ггабья г'ге Мтзеле б'Дгаадгаайя готов к битве, о Светлоликий!

Обжигающе горячие пальцы касаются затылка. Жаркая волна растекается по телу.

— Хой, великий нгуаби!

Вот и все.

Мгновение тишины.

А затем в отдалении захныкала птица-вдова.

Парни М'куто заметили обоз.

— Внимание, по местам, — тихо приказал Дмитрий. — Приготовиться! Время пошло!

— Есть, сэр!

Все важное обговорили с вечера. Теперь — ни спешки, ни лишних вопросов. Каждый знает свое место.

Позиция Мгамбы — ближе к горловине оврага, у самого поворота, Дмитрий с отделением автоматчиков залег в центре; за хвост обоза отвечают три десятка отборных урюков сержанта.

Залегли.

Врылись в землю.

Слились с прелой листвой.

Вторично застонала ккукка, уже гораздо ближе.