Испытание временем - Виталий Храмов Страница 37

Я боднул его каской в нос. Когда он отшатнулся, пнул в грудь:

– Ещё раз тронешь меня – зарежу, как свинью! Пьянь тупорылая! Ты мне на кол не упал – сдавать тебя. Сам сдохнешь. Пьяные в бою не живут.

– А я живу! Год уже, в боях – живу!

– Рад за тебя. Ещё раз повторяю – я тебе не телок! Тронешь хоть пальцем – вот так сделаю! – я указал ему на филиал скотобойни под ногами. – Усёк? Или тебе, барану, в печень постучать?

Он не ответил, отвернулся. Теперь надо за тылами приглядывать, чтобы в спину не прилетело.

Не сдержался. Жалею. Бывает. Слишком меня выбили из «роли» – улёт в заоблачные дали размышлизмов и сделанное открытие. Слишком вывел из себя переход от возвышенного образа будущего человека к этому скотине в человеческом обличье. Как вот с ними, вот такими – строить коммунизм Царствия Небесного? Для кого строить? Для них?

– Зря ты так, – сказал мне один из бойцов, что как раз к нашей перебранке доползли.

– Сам виноват! Он первый и начал.

– Зря. Немтырь – он нормальный. Чудной, но нормальный. Не поймёт тебя народ.

Ну вот! «Не поймёт меня народ!» Неприятие. Непонимание. Чуть приоткрылся, чуть не сдержался – уже агрессия, отрицание. Сам понимаю, что зря. Не сдержался, к сожалению. Забылся, что я – никто. Не тот разудалый, разнузданный Медведь. А никто. Слишком долго я был расторможенным Кузьминым. Привык, что мне всё сходило с рук. Удобно быть беспредельщиком, когда тебе терять нечего, а «крыша» у тебя даже не ментовская, а НКВД Лаврентия Павловича Берии – мегаструктура! Надо отвыкать. Переучиваться. И перестать отвлекаться. «Улетать». Иначе можно вернуться в дырявое тело.

«Царствие Небесное»! Забудь, нах! Блажь это. Блажь! Никому ни на что не нужное, пустое умозрительное, утопичное мозгодрочилово.

Путь в пропасть? А это когда? О-о-о! На мой «век» хватит! А там – хоть трава не расти!

* * *

– А-а-а-а!

Это началась новая атака штрафной роты. Бойцы побежали в ход сообщения, Шестаков выставил пулемёт на бруствер окопа, стал сосредоточенно долбить в сторону противника. Я подавал ему коробки магазинов. Ужасное неудобство – половина магазинов была на двадцать патронов. А что такое двадцать патронов для пулемёта? А перезаряжать как неудобно – высоко. Или пулемёт опускай, теряя из виду противника, или сам высовывайся, рискуя получить свинцовый приветик. Гуано Гуантаномо, а не пулемёт! Да и тяжеловат он для ручного пулемёта. ДТ всё же мне больше нравится. Хотя там тоже с этаким блином не всё радужно.

– Менять позицию пора! – крикнул я Шестакову, когда разорвались мины по бокам от меня. Одна справа, другая – слева. Немтырь отмахнулся от меня плечом, как от назойливой мухи, дёрнул ногой, чтобы пнуть, но я не дал ему шанса испытать удовлетворение – убрал себя с линии удара.

Я скукожился на дне окопа, втянув голову в плечи.

Взрыв! На меня падает земля кусками, сыплет песком.

Жив, архар! В этот раз его нога смогла пнуть меня. Постучал перевёрнутым магазином по каске, подал ему. Подал следующий, но он не взял, развернулся, сполз по стенке окопа на задницу, придерживая пулемёт.

– Ранен? – кинулся я к нему.

Ещё взрыв, опять кидает на нас мусор.

Он отрицательно помотал головой, рукой вытер потное лицо, размазывая грязь. Тяжело дышал. Оказалось – он не дышит, пока стреляет, чтобы прицел не сбивать. Отдышался, отхлебнул своего пойла, мотнул головой, типа идём, и нырнул в ход сообщения. Я закинул на плечи все свои манатки, ящик гранатный в руки. В нём ещё перекатывались патроны с гранатами. И побежал следом. Искать новую позицию.

Когда атака опять заглохла, я забил остатки немецких патронов по магазинам. Патроны ППШ снова ссыпал в карман. Они были в ящике вперемешку с винтовочными патронами немецкого калибра – без закраины. И сел на ящик отдохнуть.

Рота частично заняла первую линию окопов. Сейчас подтянутся отставшие, снова «ура!».

Странно, почему к противнику до сих пор подмога не подходит?

– У-ура-а-а-а!

Опять!

Шестаков вновь выставляет пулемёт, долбит по амбразуре пулемётной точки, в которую переделали каменный фундамент станционной постройки, пробив в кирпичной кладке дыру. Пули Шестакова выбивают красную кирпичную пыль вокруг факела пулемёта противника. Не удаётся его заткнуть. Надо правее передвигаться, но тогда и мы будем в пределах доступа этого пулемёта из амбразуры. Сейчас-то он нас не может достать.

Вижу – метнувшийся силуэт в ватнике, летящий к амбразуре комок, взрыв. Пулемёт продолжает долбить сквозь поднявшуюся пыль, но цепи штрафников уже поднялись, накатывают – огонь пулемёта стал неприцельный, пули идут выше голов.

Шестаков перезарядил пулемёт, но не стреляет – два бойца прижались спинами к выщербленной пулями кирпичной кладке. Кивнув друг другу, бойцы засовывают руки с гранатами в амбразуру, падают. Взрыв выбросил через амбразуру пыль и дым. Пулемёт заткнулся.

– Ура! – кричу вместе со всеми.

Бегу вслед за Шестаковым, гремя пустыми коробками магазинов.

В зачистке полустанка мы не смогли поучаствовать – злые штрафники добивали прикладами остатки сопротивления противника, пинками и прикладами сгоняя пленных в кучу, обыскивали их и потрошили трупы и рюкзаки. А мы прямым ходом идём мимо полустанка. Нас ротный послал на насыпь – ждать контратаки противника. Мы пролетели мимо мародёрства! Со злостью долбим ломами землю – окапываемся.

Контратаки – не случилось, чему я был безмерно рад. Нам принесли поесть, кучу патронов в узле из обгоревшей трофейной плащ-палатки. Но – не сменили.

– Ты стуканул? – со злостью спросил Шестаков.

– Ёжнулся? Когда?

Он зло сплюнул. Его фляга давно опустела. А трофеев нам не досталось – тут, на насыпи не было трупов.

* * *

Ночью нас сменили. Я увидел тёмные силуэты приближающейся группы людей. Ночью я видел лучше большинства людей. Как там Даша говорила? Неверные глаза? Бл**ские, что ли? В темноте я вижу, как кошка, но днём яркий свет режет глаза.

– Немтырь, Дед, свои! – услышал я скрипучий голос ротного. И увидел его самого. – Не пальни с перепугу!

– Свои в такую погоду дома сидят, – буркнул я. Чем я не Матроскин? Хорошо хоть про телевизор не продолжил.

– Домой – только через Берлин, – проскрипел ротный, садясь на отвал земли, свесив ноги в отрытый до пояса окоп, повернул лицо куда-то назад. – Располагайтесь! А вы пошли со мной!

Это мы с радостью. Мы быстро освободили окоп расчёту пулемёта «максим». А нехило – семь человек на пулемёт! И они не штрафные. Воротники у них – не пустые.

– Молодцы, хорошо сегодня сражались, – сказал нам ротный, – выношу благодарность.

– От неё во рту не булькает, – буркнул Шестаков.