Страсти Евы - Анна Пань Страница 37

«Никак они снова стали парой?!» − я испытываю укол ревности, и кровь в жилах закипает. Задыхаясь от собственного бессилия, я судорожно вытираю потные ладони о края юбки и вихрем проношусь к пролету. Из-за столпотворения в проходе я неудачно наталкиваюсь на какого-то здоровяка. Под описание «шкаф» подходят только двое: Гавриил Германович и Сидоров (невоспитанный выпускник-аспирант с умственным развитием примата, время от времени докучающий мне постыдным предложением сняться в его домашнем порнофильме в роле Лолиты − главной героини выдающегося романа Набокова, повествующего об одержимости взрослого мужчины двенадцатилетней девочкой).

− Опа, Лолита! − шлепает губищами в пошлом поцелуе разворачивающийся «шкаф».

− Сидоров… − мычу я с неудовольствием.

− Он самый, конфетка, − по-обезьяньи лыбится он и делает совсем уже похабное движение языком.

Именно в этот момент откуда ни возьмись к нам подлетает злющий Гавриил Германович, глаза его мечут громы и молнии.

− Сидоров, твою мать, какого черта тебе от нее надо?

Пыжившийся ранее Сидоров покрывается плесенью страха и будто даже уменьшается в размерах.

− Я спрашивал время у Лоли…

В свете прозвучавшего прозвища бровь у Гавриила Германовича ползет вверх от изумления и злости − как-никак его обращение «нимфетка» имеет аналогичную природу.

Сложившаяся ситуация поражает нас троих, только каждого по-своему. Меня больше шокирует сцена открытого заступничества на глазах у Белинды, которая того гляди выцарапает мне глаза.

У Гавриила Германовича оживает айфон, но перед тем, как ответить, он взглядом, словно рефрижетором, размазывает Сидорова по стене:

− Воистину в последний раз дарую помилование.

Спокойно покинуть аудиторию мне не дает Белинда.

− Эй, Во'ронцова! − прицепляется она к лямке моего рюкзака. − Тебе мало Уилсона, 'решила еще и Гав'риила п'рибрать к 'рукам? У него не встанет на полуфаб'рикаты б/у.

«Ну что за редкостная сука!»

− Дай мне пройти!

Я сгоряча сбрасываю руку Белинды, но она броском кобры снова обвивает лямку моего рюкзака и спрыгивает на две ступеньки ниже, чтобы быть со мной на одном уровне.

− Скажу тебе по сек'рету, очкастая дешевка, − заползает ко мне в ухо ее змеиное шипение. − Гав'риил − настоящий ас в сексе, но малолетние шалавы не в его вкусе.

− Мне все равно! − выдергиваю я из ее цепких крючков свой рюкзак.

«Невозможно научится быть такой злой сукой − ею надо уродиться!» − в горькой обиде я бросаюсь вниз по ступенькам, предательские слезы вот-вот хлынут из глаз. Мою спину догоняет волна склизкого, как змеиная кожа, смеха Белинды.

Его Неутомимое Высокопреосвященство Злой Рок тут как тут!

На крайних ступеньках я путаюсь в развязавшемся шнурке на кеде и… приземляюсь на четвереньки. К счастью − мое падение смягчает ковролин, к несчастью − заканчивается падение у черных туфель Гавриила Германовича, самое печальное − очки слетают, но, правда, избегают конструктивной гибели. Виновница моего позора надрывается от хохота. Я ощущаю себя полуслепым котенком, которого пнули дворовые ребятишки.

Заботливые руки Гавриила Германовича поднимают меня с пола и отряхивают чудом уцелевшие колени.

− Так можно шею сломать, Ева, − недовольно хмурит он брови, передавая мне мои очки. − Больше не смей бегать по лестнице.

Виновато вжав голову в плечи, я без устали бормочу слова благодарности. Гавриил Германович решительно берет меня за руку и выводит из аудитории. Гоготание на верхней трибуне резко прекращается, зато моя спина начинает ныть от просверливающего во мне дыру взгляда Белинды. Завтра она пришлет мне приглашение на мои собственные похороны.

В кабинет декана мы идем, держась за руки. Студенты в коридорах расступаются и шепчутся. Наша пара вызвала массовый ажиотаж и сплетническую пандемию. Боковым зрением я рассматриваю Гавриила Германовича. Сегодня его одежда отличается от консервативного стиля: темные джинсы и чернильный джемпер с v-образной горловиной. Мягкая тонкая шерсть обтягивает тренированные мускулы и подчеркивает широкие плечи. Капля повседневности ничуть не испортила его безукоризненный лоск, а присущая ему недосягаемость обрела видимые границы.

На меня вновь сходит розовое наваждение, так что я не отдаю себе отчет: выдаю ли я желаемое за действительное или очеловеченность имеет право быть. Безнадежно влюбленные девушки часто возвышают объект обожания до небес. Со времен инцидента в Зоне № 1 прошли долгие недели, поэтому одного томления достаточно, чтобы опьянеть без вина.

− Бегу-бегу, друзья мои, − звенит ключами запыхавшийся Жуковский, ничуть не удивленный моему сопровождающему. − Извиняюсь, Хачатурян задержал. Прошу за мной.

С давнего времени кабинет декана превратился в экспериментальную лабораторию. Чего тут только нет, есть даже банки с заспиртованными животными и выращенные под колпаками редкие сорта растений.

Настроение у Гавриила Германовича качается на качелях. Теперь он донельзя напряжен и над чем-то депрессивно раздумывает. Зная его непростой характер, меня не покидает ощущение, что ему не терпится мне что-то сказать. По правде говоря, от такой идеи я не в восторге.

− Ева, посмотри сюда, − подтягивает он меня к сосуду с красным плодом. − Что-нибудь напоминает?

− Яблоко с Древа Познания, − отшучиваюсь я. − Я − Ева, а вы, надо полагать, Змей-Искуситель.

С волчьей ухмылкой Гавриил Германович стреляет глазами в сторону завернувшего за угол декана и вероломно изламывает бровь:

− Чтобы ты ответила Змею-Искусителю, предложи он тебе… Познание?

«Переспать с ним» − перевожу я на бытовой жаргон, сутулясь от нервного напряжения.

− Э-э… я бы приняла Познание, − сквозь кашу во рту озвучиваю я созвучную метафору и непроизвольно принимаюсь кусать губу.

− Я полностью удовлетворен твоим ответом, Ева, − со значением подмечает Гавриил Германович и большим пальцем освобождает мою взятую в плен губу. − Не мучай свой рот и меня вместе с ним.

− Не делайте вид, что вам есть дело до моего рта и до меня.

− Не говори о том, чего не знаешь.

− Не играйте со мной! − уязвленно всхлипываю я, отворачиваясь от него.

Не давая мне так просто уйти, Гавриил Германович ловит меня за руку и резко притягивает к себе. Вплотную. Между нашими телами не остается свободного пространства. Без лишних усилий я распознаю удары его сердца, бьющегося так же часто, как и мое собственное.