Стрела Бодимура - Михаил Рашевский Страница 37

— Ничего… Прорвемся! — заверил я Кричевского. Но как обнаружить вход?

Можно было, конечно, попытаться решить эту проблему самому, а можно было еще раз побеспокоить Кабирова. Я выбрал второе.

Шеф вышел на связь, не скрывая некоторого раздражения:

— Что у вас там, Кедров?

— Я намереваюсь проникнуть в корабль цефаридян. Не исключено, что Марион Божович находится внутри. Мне нужно знать, где вход.

Слава богу, Камиль Янович не стал выяснять у меня подробности.

— Вход, Владислав, именно там, где вы стоите… Только воспользоваться им можно будет лишь ночью, когда светило зайдет за горизонт и температура поверхности планеты спадет на десяток градусов. Видимо, особая чувствительность цефаридян к прямому электромагнитному излучению вынудила их блокировать терминал на светлое время суток…

До захода было еще далеко — не менее десяти часов. Проклятие! Неужели придется здесь торчать целый день? Такая перспектива меня не устраивала.

Я бегом кинулся к везделету, открыл техсекцию, отсоединил от редуктора шланги и вытащил на свет божий баллон со сжиженным азотом. Вот он, голубчик! Не мешкая, с металлическим цилиндром на плече я вернулся к пирамиде. Вадимыч молча поднялся.

— Направь струю прямо на торец корабля! — бросил я ему. — Может быть, удастся охладить цоколь и дезактивировать датчики…

— Если таковые имеются… — усомнился Кричевский, но послушно принял из моих рук баллон.

Через минуту пары азота окутали основание звездолета и скрыли из виду моего друга.

Стоя наперевес с квантометом, я все это время держал на прицеле пирамиду и прилегающее к ней пространство. Появись Прокс в этот момент, он не застал бы нас врасплох.

Из-за белоснежной завесы на секунду появилась голова Аскольда.

— Поливай цоколь, поливай! — крикнул я приятелю, дабы оказать ему моральную поддержку.

В ответ раздалось невнятное ворчание и слабое шипение жидкого азота.

Наконец громкий возглас Аскольда вывел меня из состояния томительного ожидания:

— Получилось, Влад! Получилось! Раскрылась коробочка…

Я тут же нырнул в самую гущу молочно-белого тумана. Действительно, сквозь клубящиеся пары азота в основании пирамиды проглядывал черный прямоугольный провал. Из него несло прохладой деревенского погреба и резким запахом озона.

Неужели в самом деле сработало?

— Прикрывай арьергард! — приказал я Кричевскому и, не задерживаясь у входа, кинулся внутрь корабля.

Уже через десяток шагов мною овладело беспокойство. Не напряжение, а именно беспокойство. Дискомфорт, короче говоря.

В Мертвом городе я чувствовал себя более уверенно — несомненно, его творцы были по духу близки землянам, ведь даже эстетических разногласий он у меня не вызывал. И если предположить, что подземный городок соорудили Предтечи как перевалочный пункт на Великом Пути, то сделали они это соразмерно с представлениями землян об архитектуре и эргономике. А внутри звездолета цефаридян я ощутил себя… ну, как бы это сказать… рыбой, выброшенной на сушу.

Первое, что сразу пришлось мне не по вкусу, — это невесомость моего тела. Нет, я не плыл, как астронавт в безвоздушном пространстве, наоборот, я топал по упругой тверди пола, но впечатление было такое, будто все мои восемьдесят килограммов испарились в одночасье. А потерять ощущение собственного тела — вещь не из приятных, доложу я вам.

Как-то в Карвеловской академии решили коварные тьюторы проверить мою психику на толерантность к сенсорной депривации. Это значит посмотреть, как я отреагирую на сенсорный голод. Велели они мне надеть специальный скафандр, именуемый саркофагом, засунули в рот миниатюрный загубник с подводом воздуха и поместили в бассейн с водой. Вокруг — тьма кромешная и безмолвие, как в колумбарии. Да еще температура окружающей среды соответствует до сотой доли градуса температуре моего бренного тела. Пока я себя чувствовал, было еще ничего, но через какое-то время я обнаружил, что с организмом помимо моей воли стали происходить странные изменения. Лишившись всех доступных мне чувств, кроме мельтешения мыслей в голове, я со страхом пришел к выводу, что ноги, руки, а также все, что между ними, и самое главное, голова — перестали для меня существовать. Вот вроде были и вдруг нету! Не ощущая себя, я к тому же потерял чувство реальности. Время заскользило в такт моим мыслям, то проваливаясь в бездну, то сжимаясь до малюсенькой точки. Я попытался бороться с самим собой — стал костерить себя на чем свет стоит, отсчитывать секунды, прислушиваясь к ритму своего сердца. Безрезультатно! Неведомый мир свалился на меня и поглотил целиком. Уже скоро (а может быть, не скоро — откуда мне было знать?) в пустоте осталось лишь спутанное сознание. Оно то награждало меня телом размером со всю Вселенную, то закупоривала в бутылку, словно провинившегося джинна. Оно носило меня по бушующему океану и срывало со скал в пропасть. Потом пришел черед кошмаров. Кажется, я даже стал бредить. Когда же меня вытащили из «саркофага», то оказалось, что я провел в заточении всего-то часа три. А мне показалось, что я там пребывал чуть ли не вечность…

Вот и сейчас, словно бесплотный дух, я шествовал по затемненному ходу. Несколько раз я споткнулся, не обнаружив под собой ног. Но, стиснув зубы, все-таки продолжил движение вперед.

Поначалу у меня не было возможности хорошенько оглядеться. Тем более что на меня неожиданно навалились слуховые галлюцинации — едва я приспособился к отсутствию привычной чувствительности тела, как в голове вдруг что-то зашелестело, замурлыкало, запело на неизвестный мне лад. В этой какофонии звуков не было ничего привычного — абсолютно хаотичный набор шумов. Почему же я решил, что это были галлюцинации? Наверное, потому, что здесь некому и нечему было шелестеть, мурлыкать и петь. Вокруг меня таилась сумрачная пустота — только аркообразный ход с плоским упругим полом. И полное отсутствие каких-либо элементов жизнеобеспечения или технической оснастки. На какой-то миг мне показалось, что это даже не ход, созданный, чтобы по нему передвигались, а просто вентиляционная шахта.

Я забирался все дальше и выше. Слава богу, мой вестибулярный аппарат не пострадал, хотя в голове все еще что-то шумело, бурлило, потрескивало. Ход, довольно вместительный, вел меня вперед, как бы по спирали. Назад я не оборачивался — почему-то был уверен, что Вадимыч идет следом и надежно прикрывает мои тылы.

Неожиданно звуки исчезли, все смолкло. Я с трудом сглотнул вязкую слюну и остановился.

Почти тут же из-за поворота вылетели два белобрысых пацана на лыжах, с лыжными палками в руках, в каких-то нелепых одеждах вроде шубеек или полушубков из натурального меха — я с испугу едва не нажал на гашетку квантомета. Мальчишки звонко засмеялись и, совсем не замечая меня, заскользили в мою сторону. К такому развитию событий я оказался не готов. Нелепость всего происходящего поразила меня — ну, как здесь могли очутиться эти малолетки? Почему они на лыжах? Я замер, прижавшись к стене, зажмурил глаза и через какое-то мгновение открыл их вновь. Видение не исчезло.