Как выжить в НФ-вселенной - Ю Чарльз Страница 37

Ключ, слава богу, подходит, а то я уже не знал бы, что и думать. Я открываю вторую коробку и вижу восемнадцатый элемент набора.

— Что там? — спрашивает МИВВИ.

— Диорама.

Это трехмерная миниатюрная модель нашей кухни. Отец тщательно повторил все пропорции, верно передав не только длину и высоту, но и объем, глубину предметов обстановки, отчего кухня выглядит как настоящая, иллюзия становится полной. Модель может целиком уместиться у меня на ладони, но ни одна мелкая деталь не упущена. Тарелки на столе сделаны из бумажных кружочков, остающихся в дыроколе, они приклеены к клочкам бумаги поплотнее и только затем — к крохотному столику. Рядом стоит такой же маленький холодильник, а на стене висит совсем уж микроскопический календарь, я помню такой, там на каждом отрывном листке был какой-нибудь научный термин. Здесь слов, конечно, не видно, но дату отец воспроизвел — четырнадцатое апреля. А год — я тогда учился в пятом классе, значит, тысяча девятьсот восемьдесят шестой.

Людей отец не сделал, наверное, не получились. А может быть, намеренно? Ведь нас там уже не было, не было всех этих вечеров, привычной напряженной тишины за ужином, сменяющейся временами бурным выяснением отношений, не было тех редких дней, когда родители не ссорились, а только беззлобно подтрунивали друг над другом, отчего мне становилось немного не по себе. Наша кухня пуста, пуста уже давно.

— Смотри, — говорит МИВВИ. — Часы!

В крохотной кухоньке над дверью черного хода висят, как это было на самом деле, круглые часы в голубом ободке. Они совсем как настоящие — есть и большая стрелка, и маленькая, и даже движущаяся, тикающая секундная. Сейчас они показывают семь часов четырнадцать минут и примерно двадцать секунд.

Календарь. И работающие часы. Это подсказка. Отец сообщает мне, где он.

— МИВВИ, — говорю я, чувствуя, как понимание наконец приходит ко мне, содержимым разбитого на голове яйца стекает по лицу, по затылку, за шиворот. Вот для чего нужна была эта петля. Ну в самом деле, ведь не совпадение же, что после десяти лет дрейфа вне времени, под остановившимися часами, я возвращаюсь в реальность и тут же, на следующий день оказываюсь запертым в хроноцикле? И уж точно не совпадение, что тогда же в руки мне попадает послание от отца, крохотная копия нашей кухни.

— МИВВИ, — повторяю я.

— Я все поняла, — отвечает она.

Сколько витков я уже намотал по этой петле, не в силах вырваться, не в силах двинуться вперед? Сколько своей жизни я истратил, вновь и вновь повторяя все то же, пытаясь понять что-то, вычленить знание из пустой декорации, из разреза кухни в нашем бывшем доме, из миниатюрной модели комнаты, знавшей лучшие и нелучшие наши времена. Что со мной, как назвать то, что я с собой делаю? Почему я бесконечно топчусь на месте, пережевываю все одно и то же, одно и то же, постоянно возвращаюсь к одним и тем же страницам памяти, которые зачитываю, засматриваю до дыр, до ветхости, до истертых краев? И почему я ничего не выношу из этого, почему не могу ничего исправить, ничего не могу сделать по-другому?

Неужели я всегда открываю коробку слишком поздно?

Неужели петля моей жизни неизменна?

Неужели мне никогда не успеть, никогда не понять главного, когда еще можно что-то сделать?

Да, всегда. Да, неизменна. Нет, никогда.

— Мы должны отправиться туда. Сейчас же. — Я стараюсь говорить не терпящим возражения тоном, хотя уже заранее знаю ответ, знаю, что МИВВИ скажет мне сейчас.

— Я сама хотела бы этого, — говорит она, и по голосу чувствуется, как она огорчена, — но уже поздно.

Подняв глаза от диорамы, я понимаю, что она имеет в виду. Мы заходим на вираж и нарезаем круги над настоящим, над одиннадцатью часами сорока семью минутами в ангаре 157, где другой я, я-из-прошлого ждет своей очереди, чтобы повторить уже проделанный мной путь, весь целиком, снова.