Новая реальность - Олеся Шеллина Страница 37

— Это правда?

— Не знаю, — я пожал плечами, подошел поближе и сел в кресло, стоящее возле кровати. — Может и правда. Медичи и не на такое были способны. Но, если по заключению Амбруаза Пере смотреть, то от чахотки он умер, — вздохнув, я поставил локти на колени и положил подбородок на скрещенные руки. — Как много можно узнать, если сидеть в тиши почти безлюдного дворца во время глубокого траура и от нечего делать все время что-то читать. Но ты же так рвался ко мне, Андрей Иванович, не затем, чтобы Валуа обсуждать?

— Нет, не затем. Речь не про Францию пойдет, это уж точно, — Ушаков вздохнул и откашлялся. Ему все еще было тяжеловато дышать, но он уверенно шел на поправку. — Мы с Афанасием Прокофьевичем почти поняли про заговорщиков, которые нашли новый Тайный совет в моем лице и попытались от меня избавиться. Но я опасаюсь за твою жизнь, государь. Особливо сейчас, когда многих ломать через колено придется. Но эту заразу нужно клейменым железом выжечь, дабы другим неповадно было.

— Кто замешан? — я сидел не шевелясь. Как же все не вовремя!

— Много кто, в основном те, кто хотел бы на тебя влияние поиметь после того как я преставлюсь. Не понимают, идиоты, что это ты на меня влияешь, но так даже лучше. Пущай думают, что снова тобой вертят как хотят такие вот старые пердуны, вроде меня и Брюса, да и Миниха, что греха таить. Но вот только, боюсь, недолго они в таком блаженном состоянии пребывать будут, и тогда могут отчаянно решиться на цареубийство, сволочи.

— Шереметьев? — я старался не делать лишних движений, боясь ответа. Что я буду делать, если и Петька замешан? Кому вообще верить после этого?

— Петька твой, что ли? — Ушаков глаза закатил. — Побойся бога, государь, этот блаженный с детства за тобой аки привязанный бегает. Потому и попросил я тебя его отрядить царевну к жениху сопровождать, дабы дел не наворотил, как узнает про заговор. Горячий он слишком, молод потому как, — я на мгновение глаза прикрыл. Слава Богу, прямо от сердца отлегло. — Только вот и тебе следует на время схорониться. Дела какие важные, что безотлагательно должны быть исполнены, доделать, да сказаться больным и удалиться в тот же Елизаветин дворец, где тоске по сестрице предавался прошлого году.

— У меня есть предложение получше, — я встал и подошел к окну. — Гонца Шетарди уже выслал, дабы ждали Елизавету и встречу подобающую обеспечивали. Через две недели поезд должен тронуться, царевну на ее новую родину сопровождаючи. Думаю, что лучше будет, ежели я с ними отправлюсь. И на невесту, предполагаемую, посмотрю, и что в Европе творится собственными глазами увижу. Дед мой с Великим посольствам так же куролесил. Так что мне сам Бог велел на себя имечко Петра Михайлова примерить, мелкопоместного помещика с десятком крепостных и одной коровой на всех, которому повезло, и Петр Шереметьев которого приглядел да к себе приблизил.

— Это не решит проблемы… — я обернулся, чтобы полюбоваться на сверкающие глаза и играющие желваки на скулах Ушакова.

— Решит. Ежели мы Петра Алексеевича Романова отправим туда, куда ты и думаешь его отправить, под присмотром Бидлоо, — я невольно поморщился, как представил визги медикуса, которому опять предстоит себя запереть, да еще и минимум на несколько месяцев, да еще и с моим предполагаемым двойником в глуши, где ближайшие соседи в Петербурге обитают. — А правит пока пущай Сенат. Заодно и поглядим, на что эти крысы попрятавшиеся способны. На тебе, Андрей Иванович, как на главном кукловоде при царе право вето оставим, чтобы тормозить, ежели совсем распоясаются. А то глядишь по возвращению я не только Шетарди к себе призову, дабы о скорейшей свадьбе возвестить, да еще и Сенат упрошу, и объявлю себя государством, как один франкский король уже сделал.

— Надо бы все обдумать как следует, — после минутной паузы, во время которой Ушаков был погружен в собственные мысли, наконец изрек он довольно неохотно. Я же думал о превратностях судьбы. Еще недавно рассуждал, чисто гипотетически, что поеду в Австрию, тетку навестить, а тут уже надо вещички скидывать в сундуки и убираться пока из дворца, дав Ушакову без опасения за мою жизнь, а, следовательно, и за собственное положение, прополоть уже точно как следует место возле трона. Ведь ему не простят того, что он сейчас делает, если со мной что-нибудь случится, и Андрей Иванович это прекрасно понимает. Но слишком уж он подсел на эту иглу, на дело, которое ему в радость и коим я позволяю ему заниматься почти без ограничений. Этот будет биться за меня до последнего.

— Подумай, Андрей Иванович, подумай. Посоветуйся с верными людьми. Я же со своей стороны клятву дам, что высовываться не буду, как дед. Тихо как мышка вести себя буду, зато многие тайны европейские откроются пред нами, и знать мы будем, как себя дальше вести. И, самое главное, не узнает меня никто. Портретов моих давно не писали, а я изменился дюже, сам себя иной раз в зеркале не узнаю.

— Еще бы больше со шпажонкой скакал с Петькой на пару, так никто и не признал бы, — проворчал Ушаков, неодобрительно разглядывая мою спортивную фигуру, которая мне самому очень даже нравилась.

— Ну так ты подумай, пока, а я на ассамблею рвану, на наших красавиц напоследок перед путешествием полюбуюсь, авось еще вспомню не раз, на иноземную красоту глядючи, — и я вышел из комнаты, оставив Ушакова в глубоких раздумьях относительно того, как обеспечить мою безопасность.