Меч Господа нашего. Книга 2. Арабская весна - Александр Афанасьев Страница 37

* * *

А Исмаил в принципе тоже делал свою работу. И имел в отношении глупой американки далеко идущие планы. На самом деле он был отнюдь не сомневающимся, неуверенным молодым человеком, знающим арабскую поэзию и все местные достопримечательности – этой маске он научился, когда работал гидом у русских туристок. У них же он научился, как доставить женщине удовольствие: арабы обычно в этом вопросе очень консервативны и имеют мало опыта, но Исмаил обладал в этом вопросе знаниями на уровне опытного жиголо. После исламской революции – Исмаил вступил в местное отделение Исламского джихада, и хотел было направиться в Афганистан – но местный мулла остановил его. Он сказал, что существуют разные способы вести джихад, и он сможет причинить кяффирам куда больший вред, става такфиром ^[40].

Так Исмаила после короткой подготовки послали в Министерство информации, гидом для журналистов. Точнее – для журналисток: в министерстве информации сидели опытные кадры, действовавшие еще при прежней власти, и они отчетливо знали, что делать…

Алиссон была третьей. Глупая курица, еще сохранившая былую красоту. Пустая, как и все американские женщины, думающая, что она что-то знает – хотя на деле она и близко не подошла к норе, не говоря уж о том, чтоб познать ее глубину ^[41]. Проникшаяся сочувствием, восторженно-глупая, когда речь заходила о свободе. Исмаил знал, что надо говорить, чтобы окончательно покорить ее…

Глупая сука… Что ты знаешь о свободе? Много ли нужно свободы покусанным крысами малолетним детям. умирающим от обезвоживания. Много ли нужно свободы матерям, которые вынуждены продавать малолетних дочерей кяффирам, приехавшим поразвлечься. Нет Бога кроме Аллаха и Мухаммед Пророк Его! Вот то, чего должны придерживаться все! А тем, кто против – удар мечом по шее! Кто вносит раздор, кто призывает мусульман принять иную веру – всех надо убить!

Он уже взял с нее обещание в Вашингтоне попросить для него статус беженца, преследуемого властями. Если все получится – он переедет в страну, где живет Главный Сатана. Получит там документы, обоснуется. Потом вызовет братьев, накопит оружия. Его научили делать взрывчатку – для нее всего-то нужны удобрения и солярка. А потом… школа… больница… торговый центр. Если неверные приносят войну и страдания на землю Ислама – они пойдут и принесут войну на земли неверных. Так будет. Аллах Акбар, так будет!

Он проснулся от легких шагов… Алиссон старалась идти как можно тише, но он услышал это. Дождался, пока женщина войдет в ванную, затем пошел следом.

Алиссон как раз успела раздеться, когда он вошел в душ. Схватил ее сзади…

– Исмаил… мне нужно идти… – простонала она.

– Куда?

– Дик… этот придурок хочет со мной встретиться…

– Несколько минут у нас есть?

– Наверное… есть…

* * *

– Что с тобой, старушка? – усмехнулся Дик, глядя на неприбранную, с мокрыми волосами напарницу. Про ревность тут речи не шло, Дик был… ну, короче, небесно-голубого цвета и скорее это Алиссон надо было ревновать Исмаила к нему.

– Черт… обязательно было звонить именно сейчас? Я спала часа три.

Дик подмигнул ей.

– Обязательно. Знаешь, один парень шепнул мне на ушко, что кое-что будет сегодня.

Дик тоже нашел здесь развлечений для себя. Несмотря на то, что в Коране за педерастию предусматривалась смертная казнь обоих партнеров – в Египте, как и во всех арабских странах, гомосексуализм цвел пышным цветом. Особенно сильно он расцвел после революции – туристок больше не было, женщины были малодоступны, новая власть усердно принялась обряжать всех в паранджи и разрешила «убийства чести ^[42]». Недоступность женщин в сочетании с вполне естественными желаниями молодых людей делали свое черное дело: на каждой второй улице были клубы без вывесок, это значило – для гомосексуалистов. Массовый гомосексуализм стал одной из визитных карточек Каира, теперь из-за этого сюда приезжали с «толерантной» Европы в секс-туры. Особенно усердствовали немцы.

– И что он тебе сказал? Что израильтяне намерены нас бомбить?

– Он сказал, что будет большая заваруха. Здесь, в Египте.

– Господи…

Заварухи здесь ждали. Даже принимали ставки на то, когда она будет. Это было примерно как в семнадцатом, в России, когда либеральные газеты в октябре публиковали статьи с размышлениями о том, когда большевики пойдут на штурм Зимнего. Всем, что местным, что журналистам было понятно, что обстановка ненормальная, что основные проблемы не разрешены, что экономическая ситуация в стране многим хуже, чем при Мубараке, что власть не может выполнить данные народу обещания. В Саудовской Аравии беспорядки, Катар сильно прищучили – спонсоров у арабской весны больше не было. И единственное, что власти остается в такой ситуации – создавать образ врага. С другой стороны – образованный класс и военные все больше и больше недовольны ситуацией: они получили практически противоположное тому, о чем мечтали, когда свергали Мубарака. Вместо власти они оказались в оппозиции, причем в отличие от осторожного Мубарака – исламисты, как партия власти, когда им что-то не нравилось, просто меняли правила игры, говоря: это – не от Аллаха. Короче говоря – они плохо умели играть в шахматы и когда начинали проигрывать – хватали доску и били противника по башке. Многие очень богатые египтяне сумели смыться из страны, деньги их были заранее переведены в заграничные банки – но многие не прочь были вернуться и править и потому вкладывали деньги в контрреволюцию. Не против контрреволюции были и американцы и европейцы: американцы уже смекнули, что натворили, а европейцы понимали, что ни в Ливии, ни в Судане не будет спокойно, пока неспокойно в Египте – а и там и там была нефть. Но исламисты… даже не совсем правильно – ислам пользовался искренней поддержкой как минимум семидесяти процентов населения Египта. Можно было сливать сколько угодно компромата на деятелей исламских партий, на их взятки, на их образ жизни, мгновенно ставший роскошным, на их развлечения с детьми, с мужчинами – но это порочило отдельных людей, а не идею. Те, кто пытался опорочить ислам, применяя западные методы слива компромата, не понимали, что их усилия никогда не приведут к желаемому результату: у нищих египтян не было ничего кроме ислама, исламской справедливости, и они за него держались как потерпевший кораблекрушение – за обломок доски. Хуже того – слив компромата приводил к тому, что симпатии простых египтян смещались в сторону все более радикальных и фанатичных исламистов: приспособленцы, лицемеры уходили и на их место вставали подлинные фанатики, которые и в самом деле верят и в самом деле не берут взятки – зачем им, если завтра весь мир будет принадлежать им?! Так, египетский социум все более и более радикализовывался, расползаясь по краям политического спектра, противоречия из решаемых становились непреодолимыми и ставки на то, когда «грохнет» – стало уже одной из местных жутковатых игр.