Чистилище - Геннадий Марченко Страница 36

А спустя пару дней я предстал перед членами отборочной комиссии, состоявшей из председателя парткома, секретаря комсомольской организации порта и художественного руководителя Дома культуры портовых работников. Где, собственно, прослушивание и проходило. Ещё одна «тройка» в моей новой биографии, впрочем, теперь уже по более приятному поводу.

В зале сидели крановщица Валя Боровец и похожие друг на друга как две капли воды братья Дёмины. Все они успели показать свои номера до меня, я лишь застал финал выступления чечёточников. Чечётка, если честно, была так себе, но, видно, альтернативы им всё равно не нашлось. Им тоже было интересно поглазеть на четвёртого возможного представителя порта на смотре-конкурсе.

Председатель парткома оказался лысым и бровастым мужчиной лет пятидесяти, с щёточкой усов, в гимнастёрке без знаков различий, подпоясанной кожаным ремнём и с заправленными в начищенные до блеска сапоги брюки галифе. Видно, повоевал в своё время на фронтах Гражданской. Худрук, напротив, выглядел этаким Мейерхольдом и примерно в его возрасте. С большим бантом на груди, он то и дело заламывал руки, заканчивавшиеся тонкими длинными пальцами. Разве что профиль подкачал, а вот высокий лоб с всклокоченными волосами соответствовал образу революционного режиссёра, который, вероятно, ещё жив. Но я точно помнил, что до войны новатора поставили к стенке, так что если сейчас он не в опале, то осталось ему недолго.

Комсомольскую организацию возглавляла вполне миловидная девушка в красной косынке, звали её Варя. Варя Мокроусова. Карие глаза, горящие верой в победу коммунизма во всём мире, показались мне сразу симпатичными.

Худрук предложил приступить к исполнению номера. Все трое смотрели на меня с интересом, мол, что там сейчас отчебучит этот докер?

А докер в очередной раз исполнил «Шаланды» и «Тёмную ночь», вызвав у слушателей неоднозначную реакцию. Если представителю партийной ячейки порта и секретарю комсомольской организации обе песни пришлись по вкусу, то «Мейерхольд», побарабанив пальцами по столу, заявил:

– На мой взгляд, песня о шаландах отдаёт похабщиной и цыганщиной. Словно какой-то, извиняюсь, урка поёт для своих дружков. Но мы-то люди интеллигентные, да и среди публики, уверен, будет немало тех, кому это, если можно так выразиться, произведение станет резать слух.

Ах ты ж, гнида культурная! Цыганщиной, видите ли, отдаёт…

– Зато о нашем, об Одесском порте, о нас, грузчиках, тоже упоминается, – возразил я. – Ведь как по заказу песня написана.

– Это да, это совершенно верно, – поддакнул представитель парткома. – Вольдемар Юрьевич, что вы, в самом деле, взъелись на нашего исполнителя?! Простому народу, я уверен, песня понравится.

– «Простому народу»… Плохого вы мнения, Фёдор Кузьмич, о нашем народе.

– Вольдемар Юрьевич, снова вы за своё, – негромко осадила его Варя. – Ну почему вы всегда… м-м-м… как это…

– Передёргиваю, – нагло ухмыльнулся худрук. – Вы это хотели сказать? Ах, Варенька, чудное создание, вам бы пополнить свой словарный запас. Помните, я предлагал вам записаться в театральную студию? Не надумали? А то ведь мог бы с вами и речью позаниматься, так сказать, в индивидуальном порядке.

Варя покрылась румянцем, а я сообразил, что старый кобель без зазрения совести подбивает клинья к комсомолке, к которой, честно сказать, я бы и сам подкатил. Всё-таки такое длительное воздержание не лучшим образом сказывается, мне вон уже начали эротические сны ночами сниться, просыпаюсь в состоянии «смирно».

– Вольдемар Юрьевич, – отводя глаза в сторону, сказала Варя, – у меня помимо работы по комсомольской линии есть ещё и основная, и вы об этом знаете. Так что на вашу студию у меня времени не остаётся.

– Ну понятно, на искусство всегда времени не хватает…

– Товарищи, давайте по существу, – прервал эту скользкую тему Фёдор Кузьмич. – Предлагаю поставить вопрос на голосование. Кто за то, чтобы товарищ Кузнецов с этими песнями представлял Одесский порт на городском смотре художественной самодеятельности?

В итоге против оказался только худрук, да и то возражения его касались лишь песни о Косте-моряке. Учитывая, что два голоса были за, большинством голосов я проходил в состав участников, которым предстояло защищать честь порта на общегородском смотре-конкурсе. Помимо меня, как и упоминал Лексеич, порт выставлял ещё Валю-частушечницу и братьев Дёминых – буксировщиков и чечёточников.

– Концерт состоится в преддверии 20-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции в субботу, 6 ноября, в городском Дворце пионеров, – предупредил меня парторг. – Он в прошлом году открылся в бывшем Воронцовском дворце, если что. А 5 ноября, в пятницу, репетиция, здесь же, в семь вечера. Если у тебя будет смена, отпросим. Не забудь, 5 ноября.

Так получилось, что из Дома культуры мы выходили вместе с Варей.

– Вам в какую сторону? – невинно поинтересовался я у неё.

– А мне недалеко, я живу на улице Чичерина.

– Так давайте провожу, а то, слышал, в такое позднее время в районе порта бывает неспокойно.

– И не говорите, – вздохнула комсомолка. – На прошлой неделе тут неподалёку человека зарезали. Никак милиция всех бандитов не переловит. Ну ничего, когда-нибудь доживём до коммунизма, и не будет во всей стране… Да что там стране, во всём мире не останется ни одного бандита! Думаю, лет за двадцать, максимум за тридцать управимся!

Я промолчал. Ну а что тут скажешь? Лучше промолчать, потому что своим смехом могу её обидеть.

В лёгком коротком плаще, всё в той же красной косынке, она легко перепрыгивала через небольшие лужицы, производя впечатление маленького ребёнка. И эти очаровательные ямочки на щёчках… Нет, она мне определённо нравилась своей непосредственностью и уверенностью в светлом будущем.

– Ну, вот мы и пришли.

Мы остановились у подъезда трёхэтажного дореволюционной постройки дома, хотя в эти годы слово «дореволюционный» ещё отнюдь не значило – старый. Как-никак, всего 20-ю годовщину готовились отметить. Но этот дом был, пожалуй, отгрохан ещё в прошлом веке, судя по его виду. И шли мы на самом деле довольно долго, оказывается, до этой Успенской чуть ли не с десяток кварталов. Внимание привлекала яркая вывеска с номером дома – «Чичерина, 21».

– Что ж, давайте прощаться. Спасибо, что проводили. – Варя протянула мне ладошку, которую я аккуратно пожал и нехотя отпустил.

От девушки пахло тонким ароматом сирени, который действовал на меня словно афродизиак. Чёрт, в этот момент я чувствовал себя Кисой Воробьяниновым, которому вскружила голову такая же комсомолка, не хватало ещё затащить её в ресторан и в пьяном угаре воскликнуть: «Поедем… Поедем в номера!»

– Ладно, до завтра… Вернее, до репетиции. Вы же будете на репетиции? – с надеждой спросил я девушку.

– Постараюсь, но не обещаю.

Обратно я возвращался в глубокой задумчивости. Похоже, втюрился как мальчишка. И это в тридцать семь лет! Ладно бы я был лет на десять – пятнадцать моложе… Кстати, вполне может быть, что у неё и жених имеется, тоже небось комсомолец какой-нибудь, передовик производства, а тут я, переживающий вторую молодость грузчик. И ведь не просто ради плотского удовольствия я её хотел, мог бы и кого попроще снять. Чтоб, как говорят поэты, утолить жар чресл своих. Запала она мне в душу, запала… Эх, ну почему всё так несправедливо устроено?!