Шеломянь - Олег Аксеничев Страница 36

Глаза не подвели хана, ошибся мозг, неправильно оценивший увиденное. Не мох и не паутина, пепел шевелился на стене сарая.

Подул слабый ветер, и сруб исчез. На том месте, где только что стояла добротная постройка из толстых бревен, темнела плешь лишенной снега земли, на глазах покрывавшаяся коркой льда. И лишь небольшая взвесь из крохотных частиц пепла напоминала о том, что только что здесь было.

– Интересно, – сказал Кончак. – Я готов купить твой товар, купец. Давай обговорим цену.

Нас не должны удивлять равнодушие и прагматизм, с которыми Кончак воспринял чудо, произошедшее на его глазах. Чудом в то время считали только то, что заведомо совершалось волей сверхъестественных существ. Кончак же видел только действия арабского купца, хотя тот и утверждал, что ему помогали духи…

Но мало ли что и когда мы говорим, особенно если чувствуем близкую поживу?

– Назови цену, купец, – повторил Кончак, тормоша еще не вышедшего из магического транса Аль-Хазреда.

– Ты позволишь мне забрать из покоев киевского князя все, что я смогу вынести.

Аль-Хазред на этот раз постарался не упоминать пресловутый «Некрономикон». Какое-то чувство подсказывало арабу, что частое упоминание этой книги может привлечь к ней совсем не нужное внимание.

– Неплохо. – Кончак с некоторым уважением оглядел купца. – Гривен сто ты при желании утащишь, а этого хватит и на веселую зрелость, и на спокойную старость. Видит Небо, неплохо! Но я готов пойти на сделку, если твои духи смогут расчистить дорогу моим воинам через киевские стены.

– Они смогут, – заверил Аль-Хазред, искривив лицо в гримасе то ли улыбки, то ли сильной боли. – Но – не посчитай себя оскорбленным, величайший из ханов! – я хотел бы получить документ о сделке. Сожалею, но на Руси меня отучили верить на слово.

– Здесь не Русь. Тем не менее я признаю справедливость твоей просьбы. Иди в приемную, я распоряжусь, чтобы приготовили пергамен.

– Не стоит торопиться, великий хан, – склонился в поклоне Абдул Аль-Хазред. – Пока, – араб выделил это слово, – пока мне достаточно и обещания. Теперь же я должен покинуть твой город, для этого, поверь, есть серьезные причины. Но к началу похода на Киев я вернусь, тогда и уладим все формальности.

– Как ты узнаешь о начале похода? – насторожился Кончак.

Аль-Хазред взмахнул рукой, словно отмахнувшись от чего-то невидимого.

– Кроме духов огня, – сказал он, – есть и духи воздуха. Они слышат все на свете. И они болтливы…

На мгновение Кончак увидел, как у скрывавшегося в высоком меховом воротнике правого уха арабского торговца появились огромные, в руку человека, шевелящиеся губы, и тотчас видение исчезло. Хан так и не понял, было ли это реальностью или мороком.

– Договорились, – решил Кончак. – Я предупрежу охрану, чтобы тебя пропустили ко мне в тот же час, как только ты появишься в расположении войска.

– Хорошо бы так, – заметил Аль-Хазред. – А то я три дня добиваюсь у дворцовой челяди встречи с тобой.

Часто кланяясь, араб задом попятился в сторону конюшен. Кончак вдруг снова почувствовал холод и, быстро повернувшись, заспешил во дворец, к теплу.

Сделка, заключенная им, была странной, но, с точки зрения Кончака, необычного в ней было не больше, чем в поведении Святослава Киевского, приказавшего убить пленника.

В то время как хан Кончак уже грелся у очага, Абдул Аль-Хазред ехал на жеребце, отдохнувшем за три дня, проведенных в шаруканских конюшнях. Его путь шел на юг, к купеческим факториям на берегу Меотиды. Выйти на южную дорогу можно было только в одном месте, где грузинские фортификаторы оставили проход в засеках, хранивших столицу Кончака от неожиданного нападения соседей. Давно известно, что лучшая гарантия дружбы в Степи – мощная оборона и мобильное войско.

Узкая дорога была пустынна. На таком морозе половцы предпочитали отсиживаться дома, греться у огня и приглядывать за скотом. Срубленные на высоте конской груди деревья, верхнюю часть которых так и оставили лежать на высоких пнях, были покрыты снегом и казались крышами заброшенных землянок, словно мороз или враг заставили вдруг тысячи людей покинуть насиженные места.

Дорога резко свернула влево, и Аль-Хазред увидел нескольких всадников. Их копья недвусмысленно были направлены на арабского торговца. Сзади тоже послышалось лошадиное фырканье, и со стороны засеки выехали еще несколько человек. Аль-Хазред пожалел, что невнимательно смотрел по сторонам: на глубоком снегу невозможно хорошо спрятать следы засады.

– Далеко собрался, Аль-Хазред? – спросил один из всадников, видимо вожак.

Арабу очень не понравилось, что его назвали по имени. В этом случае вероятность простого ограбления сводилась практически к нулю. Нежданным попутчикам были нужны не деньги, а нечто иное.

Абдул Аль-Хазред открыл рот, чтобы ответить, но в это же время щелкнула тетива лука, и стрела сбила в снег шапку торговца.

– Ни одного слова! – предостерег вожак. – Среди нас нет колдунов, но вот хороших стрелков хватает, учти это, араб! И ни одного жеста!

Упавшие сверху арканные петли надежно запеленали арабского купца. Кто-то, подъехав сзади, заткнул в рот Аль-Хазреда сложенную в несколько слоев тряпку и закрепил ее плотной повязкой, стянутой узлом на затылке.

А вот о шапке, сбитой стрелой, нападавшие не побеспокоились, и она осталась лежать в снегу.

* * *

От Царьграда к Киеву не плывут, идут бечевой, утирая пот и поминая недобрым словом кораблестроителя, подобравшего злодейским образом самые тяжелые доски для лениво отгоняющего волны встречного течения струга.

Проще зимой, когда лед превращает реки в санные пути и купеческие караваны, растянувшись на несколько полетов стрелы, гонят весь световой день от одного постоялого двора к другому.

Начало 1185 года от Рождества Христова, хотя такого летосчисления тогда еще и не было на Руси, выдалось таким морозным, что даже непокорный в обычные годы Днепр сдался и позволил заключить себя в ледяную кору, по которой проложили санный путь особо рисковые торговцы. По этому пути, оставляя за собой низкий шлейф поднятого полозьями снега, мчался небольшой купеческий караван. Он уже поравнялся с Михайловским собором Выдубиецкого монастыря, поставленным, по преданию, на том самом месте, где «выдыбал», выбрался из воды идол Перуна, сброшенный в воды Днепра повелением князя Владимира Красно Солнышко, решившего предать собственных богов в угоду политическому союзу с могущественным соседом – Византией. О судьбе идола рассказывали разное. Кто говорил, что баграми его столкнули обратно в реку и после специально назначенные князем люди гнали его до проклятого острова Хортица, языческого капища, где одни купцы благодарили русских богов за то, что те позволили живыми и нетронутыми пройти владения киевского князя, а другие – молили о милости на этом опасном пути. Кто нашептывал, что Перун сам ушел в другие земли, не желая более видеть народ, предавший старого господина. Находились и такие, кто рассказывал, будто идол Перуна схоронился выше, в пещерах, где вскоре основали монастырь святые Антоний и Феодосий. И до сих пор случается, что добровольно замуровавшие себя в пещерах схимники видели явление бесовское, прячущегося от гнева Божьего в земных глубинах языческого кумира.