Книга сияния - Френсис Шервуд Страница 36

Киракос выступил вперед.

— Если вы позволите мне говорить за вас, ваше величество…

Рудольф кивнул в знак согласия.

— Мы не призываем вас нарушать законы божьи, доктор Ди и мастер Келли. Не призываем вас к тому, что можно было бы счесть ересью или богохульством. Но безусловно, вам, доктор Ди, кому приходилось изготавливать навигационные инструменты, чертить карты, переводить Евклида на английский, пить воду, поднятую посредством водяного колеса. Вы осведомлены обо всех современных достижениях на свете.

Киракосу казалось, будто часы, что нестройно и весьма громко тикали, переместились прямо в его собственный череп. Проклятье, как долго тянется это утро, и как ему, Киракосу, нужна чашка кофе. Или хотя бы успокаивающий отвар, укрепляющий напиток, компресс на глаза и припарки на ноги, чтобы вытянуть из крови всю отраву. Слишком много вина было выпито вчера вечером.

— В самом деле, если вспомнить пушки и аркебузы, искусство Дюрера, Леонардо да Винчи, Рафаэля, а также то, что все это составило часть нашего мира за краткий период последнего столетия, вы яснее всех прочих должны понимать осмысленность наших поисков. Ведь Колумб не рухнул за край горизонта, не так ли? Разве до Магеллана мы знали о существовании других океанов? Наши познания ежедневно растут. Разве Господь определил для нас границы познания?

— Благодарю вас, доктор Киракос. Это был блестящий экскурс во всемирную историю. Но есть еще одно соображение… — Ди сделал паузу. — Может статься, речь идет вовсе не о желании и нежелании.

— Тогда о чем, если не о нежелании, доктор Ди?

— О невозможности.

Теперь легкие опасения начал испытывать Кеплер. Разговор свернул с тропы, отмеченной на карте. Движение планет можно обнаружить и предсказать, а дискуссия двигалась наподобие кометы. И астроном желал, чтобы наступила ночь. Или чтобы он оказался в своем кресле с тетрадью для записей на коленях. И сидел мирно и безмятежно.

— Невозможности? — император погрозил алхимику пальцем. — Вот что, доктор Ди. Порадует вас это или нет, но Божья воля суть наша воля, а наша воля суть Божья воля. Все соответствия объединяются персоной правителя.

— Как вы совершенно верно отметили, ваше достойнейшее величество, речь здесь идет о в высшей степени духовной миссии. Алхимик, который берется за подобную задачу, решает найти эликсир бессмертия. Либо посредством философского камня, либо посредством рецепта, уже имеющегося в некой книге, — как вы, судя по всему, полагаете, — либо посредством чего-то, что ему необходимо открыть в лаборатории. Но подобный искатель должен находиться в согласии с вселенной и быть исключительно чист сердцем. Увы, ваше величество, к несчастью, мы являемся британскими подданными и не принадлежим к вашей церкви.

— Подобные тонкости меня не интересуют, — сказал император. — Это ровным счетом ничего не значит.

— В таком случае, ваше величество… Здесь, в Праге, живет в высшей степени ученый еврей, рабби Ливо, которому известны сочетания букв ивритского алфавита и их числовых эквивалентов. Я слышал, что он способен сделать гомункула.

— Гомункула? Это еще что такое?

— Это крошечный человечек, выведенный в перегонном кубе и способный повиноваться приказам.

Вацлав взглянул на Майзеля. Майзель взглянул на Кеплера. А Кеплер выглянул в окно.

— Такой же крошечный, как Йепп? — император указал на карлика.

— Гораздо меньше, — ответил Ди.

— Этот раввин уже сделал большого человека, настоящего гиганта, — на днях, гуляя вдоль реки, Браге увидел голема.

— Маленький, большой, я сам по себе идеален. Мы здесь говорим о вечности, господа, а не о размерах. И моя личная лаборатория в Пороховой башне в вашем распоряжении.

— Какая любезность с вашей стороны, ваше величество, — глаза Ди за стеклами очков стали похожи на круглых аквариумных рыбок. — Однако важное предприятие подобной природы потребует очень многих лет.

— Семь месяцев — ваше магическое число. Семь ангелов, семь труб, двойной нуль и семерка.

Келли знал, что семерка является священным числом, составленным из четверки, как в четырех углах его комнаты, четырех ветрах, четырех стихиях, — и тройки, как в трех сыновьях из рассказа, троице, трех вопросах и Гермесе Трисмегисте, триждырожденном египетском маге, почитаемом всеми алхимиками. Семерка также была семью выборщиками, что избрали священного римского императора, семью холмами Рима, семью печатями, семью днями недели. Но лично для него, отныне и вовек, она должна была стать самым несчастливым числом.

— Семь месяцев, ваше величество? — выдохнул доктор Ди.

— Семь месяцев. А то, что вы состряпаете, мы опробуем на шестом месяце. Сперва на бабочках.

— На бабочках? Но ведь они живут лишь один день, ваше величество.

— Если только им не дадут эликсир бессмертия, доктор Ди.

Тяжкий вздох разнесся по толпе. Майзель уже чувствовал у себя на спине тяжкое бремя несчастья.