Черное Пламя - Стенли Вейнбаум Страница 36

Глаза ее с печалью смотрят вдаль.

Горьки ее черты и лик не молод,

Но вдруг былой огонь блеснет в очах

И на мгновение отступит холод.

Огонь затмит сокровища земли, но миг пройдет,

И смерть стучится в двери.

Она — не просто Старость, Вечности слуга,

Посланница Потери!

Закончив, Поль ждал приговора, и его молчание вернуло Ванни из состояния меланхолии и задумчивого созерцания к прозе реальности.

— Тебе понравилось? — спросил он.

— Конечно… правда, очень милый сонет, Поль, но тебе не кажется, что он… немножко простой и очевидный?

— Очевидный? — У него вдруг, как у ребенка, сделалось обиженное лицо. — Что ты, Ванни! Здесь и не предполагалась какая-то изысканная сложность, ведь это просто ощущения.

— Извини меня, милый. Наверное, я просто слушала не очень внимательно. А может быть, увидела в нем то, что не думал и не хотел ты сказать.

Поль внимательно вгляделся в черты ее лица и снова увидел в них странное, рассеянное выражение отстраненности и застывшую в глазах тревогу — все вместе создававшие картину душевной неустроенности и страданий.

— Тебя что-то мучает, Ванни! Скажи, чем я могу помочь тебе?

Не пряча глаза, она смотрела на Поля. В его яркие синие глаза, на его соломенные волосы, которые так любила, и будто очнулась, будто вспомнила нечто важное, что нельзя было забывать. Это старушка Ева проснулась и стала горько сетовать на свою судьбу, и тело Ванни заныло по тому, чего так безжалостно лишил его Эдмонд.

— Может быть, скажу, — тихо ответила она. — Поль, ты по-прежнему меня любишь?

— Ты ведь знаешь, как я тебя люблю!

— И ты по-прежнему находишь меня привлекательной? Могу ли я, как и раньше, увлечь тебя?

— Ванни! В чем я виноват, что ты так безжалостно мучаешь меня жестокими вопросами?

Нечто благоразумное, что еще жило в смятенном в это мгновение мозгу Ванни пыталось предостеречь ее. Но та половина, что была Евой, уже не слушала ее вторую, цивилизованную половину. Воспитанному правилами и наследственной моралью общества существу противостояло другое, зачатое в первородных клетках, существо, необузданное и дикое. И тогда она приняла решение, казавшееся ей в ту минуту единственно правильным. Спустив маленькую ножку на пол, Ванни потянулась к Полю всем своим изголодавшимся телом. Легкое шелковое домашнее платье натянулось, не оставляя Полю ни малейшей надежды обмануться в ее истинных намерениях.

— Поцелуй меня, Поль. Я тоже хочу тебя.

Поль подался вперед, и в ту же секунду руки любимой им женщины обвили его плечи. Как огнем ожгло его прикосновение мягких губ, и тело ее все сильней и сильнее, становясь с ним одним целым, вжималось в его грудь. В этом объятии было столько естества, столько необузданной страсти — это была совсем не та Ванни, которую он когда-то знал! И тогда руки Поля напряглись, и он еще крепче прижал к себе горячее, желанное тело.

Неожиданно она откинула назад голову, и Поль совсем рядом увидел горевшие странным блеском, широко распахнутые глаза.

— Ну что, Поль, погасила я свой огонь?

— Ванни, — прошептал он, задыхаясь. — Я не понимаю ничего! Разве ты не любишь его?

Ванни оправила платье, пересела, как и раньше, в дальний угол дивана, но щеки ее пылали, и глаза по-прежнему горели неистовым огнем.

— Нет, Поль. Я люблю его. Я люблю его так сильно, насколько способна.

— Тогда почему?..

— Выслушай меня, дорогой. Я говорю, что люблю его. Я не обманываю и не краду ничего ему принадлежащее. То, что я отдаю тебе, не значит для него ничего — это часть моя, которую он не желает, часть моя, которую он отверг. Ты понимаешь?

— Нет, — выдохнул Поль. — Я не понимаю, но и не буду просить объяснений.

— Я ничего не краду у него, — так, словно разговаривая с собой, вновь повторила Ванни. — Я живу так, как могу жить. И я делаю единственное, что предназначено мне делать. Я не знаю, есть ли на земле мудрость выше этой. И если такая существует, я оставляю ее для Эдмонда — это его провинция, а не моя.

Она подняла глаза и вздрогнула, так словно впервые увидела Поля.

— Милый, я хочу, чтобы ты сейчас ушел. Приходи завтра утром. Обещай мне, что придешь.

— Конечно, — не переставая удивляться, говорил Поль, а она уже торопливо вела его к дверям.

На обратном пути, повинуясь странной причуде, она неосознанно для себя открыла дверь библиотеки. Череп Homo взирал на нее с каминной полки и скалил зубы в усмешке — вылитой копии горькой улыбки Эдмонда.

— Знаешь, так молчи! — прикрикнула она на Homo. — Что еще я могу с собой поделать?

Не найдя ответа, маленький череп продолжал горько и загадочно улыбаться.