Ротмистр - Евгений Акуленко Страница 36

— Я постараюсь раздобыть какой-нибудь транспорт к утру, — пообещал Ревин. — Отдыхайте!.. Единственная карета с крытым верхом отыскалась у заезжего дьяка, занесенного на постоялый двор невесть каким ветром. Дьяк продавать карету отказался категорически, но после получаса уговоров заломил такую цену, что пришлось бы открывать сундук с деньгами.

— Дозвольте, вашбродие, — не выдержал Семидверный, — я поторгуюсь!

— Валяй! — Ревин махнул рукой. Не долго думая, Семидверный сгреб дьяка за грудки и смазал по физиономии волосатым кулачищем. Аргумент оказался настолько убедительным, что цена сразу упала впятеро.

— Отставить, урядник! Будет вам…

— Жаль, — Семидверный поскреб костяшки. — Можно было бы еще поторговаться…

Дорога вилась серой змеей. Огибая кручи, петляла меж камней, переползала звонкие речушки. За спиной остался день пути и беспокойная ночь, проведенная под открытым небом. Спали вполглаза в обнимку с оружием, а едва забрезжил свет, тронулись в путь. Некоторое время отряд сопровождал казачий разъезд, встреченный по дороге. Старшой с нашивками хорунжего порассказывал, что по слухам ходит в этих краях большая, до сотни сабель, банда. Учиняют резню, грабят обозы, угоняют скот. А после, одним им ведомыми тропами, рассыпаются по неисчислимым пещерам и ущельям, оборачиваются мирными крестьянами в деревнях, уходя от возмездия карательных экспедиций, как вода сквозь пальцы. Мурмылев, сидевший рядом с кучером, нервно поежился, услыхав такие известия, расстегнул застежку кобуры.

— Как по-вашему, — спросил он Ревина, когда казачий разъезд со свистом и улюлюканьем унесся прочь, — следует нам ожидать нападения?

— Нападения следует ожидать всегда, — пожал плечами Ревин. — Уж коли угораздило случиться войне…

— Тем удивительнее ваше спокойствие… При таком уклончивом ответе…

— Помилуйте, капитан! Откуда же я могу знать наверняка?.. У вас были кампании за плечами?

Мурмылев вздохнул и покачал головой.

— Нет. Врать не стану… Постреливать приходилось, но на войне впервые.

— Хорошо, — кивнул Ревин.

— Что хорошо?

— Что не стали врать, и что приходилось постреливать. Да не переживайте вы так! Два десятка казаков это не такая легкая добыча! Верно, Семидверный?

— Эт точно! — отозвался урядник. — Эт не булки с маком!..

Мурмылев успокоился, но ненадолго. Примчался дозорный, круто вывернув удила, осадил коня.

— Ваше благородие! Засекли верховых числом до пяти! Под ружейный выстрел не подходят, идут следом. Дозвольте пугануть?

— Отставить! От кареты ни на шаг!.. Наддать ходу!

Кучер стеганул упряжную двойку, но каменистая почва разгон держать не позволяла, того гляди, колеса отвалятся. Позади, то и дело, мелькали башибузуки, джигитующие на горячих арабцах. Оторваться от них нечего было и думать. Дорога лежала посреди долины, что с каждой верстой все более сужалась к ущелью. На полевой трехверстке место так и называлось: "бутылка". Лучшего места для засады, чем узкая горловина прохода, и желать не надо. Утешало то, что там всегда стоял российский кордон. Слабый порыв ветра донес раскатистые отзвуки грома, словно из-за горизонта надвигалась туча.

— Вы слышали? — насторожился Мурмылев. — Похоже, гроза?

— Только на небе ни облачка, — Семидверный имел свое представление о природе эха. — А насчет грозы, это вы верно…

— Стреляют, кажись! — привстал в стременах один из казаков.

— И бахает что-то!..

— Пушки! — подсказал Дураков. Ревин выслал вперед дозор, велев ни в какие оказии не ввязываться, а только разведать, что за канонада такая впереди. С каждой пройденной верстой чашеобразный дол сходился к узкому изломанному проходу, а пологие травянистые холмы вырастали в каменистые кручи. Утомленные переходом лошади тянулись к поблескивающей кое-где воде – жалким остаткам пересыхающего летом ручья. Казаки тревожно поглядывали назад. Следом, уже не таясь, вышагивало десятка три турецких всадников, и с каждой минутой их все прибывало и прибывало. Башибузуки не стреляли, не пытались обойти с боков, просто двигались следом, будто подталкивая отряд к горлышку.

— Ходу! Ходу! — понукал кучера Мурмылев. Капитан поминутно привставал на козлах и размахивал револьвером.

— Вы ба того, ваше благородие, — не выдержал Семидверный, — поаккуратнее! Пальнете еще, не приведи господь… На взмыленных лошадях примчались дозорные. Один зажимал рукой кровоточащий бок, другой баюкал простреленную руку.

— Стой! Нельзя туда!..

Раненые поведали, что застава перебита, а проход завалило камнями – взрывали, видать, порохом. На кордоне теперь засели турки, сколько их – неизвестно, а только на подступах простреливается каждая сажень и укрыться негде, "чисто бульвар". Ревин велел остановиться. Встали и идущие позади башибузуки. Уже не отряд – целая орда в полторы сотни сабель перегородила долину от края до края. Ревин рассматривал противника в бинокль. Многие всадники вместо более привычных местному населению фесок носили черные бараньи шапки, за что получили прозвище "карапапахи". Азербайджанцы, осетины, чечены мусульманской веры изъявили желание принять подданство турецкого султана из-за военных репрессий на Кавказе. Их не держали. Но, даже покинув "оскверненную гяурами землю", они продолжали тревожить набегами приграничные районы, разоряли поселения молокан и духоборов. Наивно полагать, что причиной тому служила священная война. Просто занимались они тем, чем привыкли: резали, грабили, жгли. Другого не умели.

— Вот так попали мы! — протянул кто-то. — Меж молотом и наковальней…

Ревин медлил, приказов никаких не отдавал, и внешне его состояние походило бы на замешательсто, если бы он не излучал собой полнейшее спокойствие.

— Я так понимаю, ротмистр, у нас два пути, — тревожно проговорил Мурмылев, — либо вперед, либо назад… И я все же склоняюсь к тому, чтобы вперед, через кордон… Попытать счастья… Ну, не молчите же вы!..

— Глядите-ка, хлопцы! Парламентеры!.. От воющей, сыплющей проклятиями оравы отделились трое всадников и неторопливо порысили навстречу казакам. Передний размахивал белой тряпицей.

— Не стрелять! — предупредил Ревин. Когда делегация приблизилась, удивленным взорам предстал не кто-нибудь, а генерал Алмазов собственной персоной, малость помятый, но держащийся с подчеркнутым достоинством, будто не в плену он, а на параде. Алмазов обдал Ревина ядовитым прищуром и гаркнул:

— Здорово, казачки!

Держа руки на карабинах, те нестройно ответили на приветствие, настороженно косясь на двоих рослых, хищно зыркающих по сторонам, бородачей за спиной генерала.

— Как служба?

Обстановка имела мало общего со строевым смотром, поэтому вопрос повис в воздухе. Но по-другому разговаривать с солдатами Алмазов не умел.

— Ничего себе служба, — за всех ответил Семидверный. — Идеть…