Царствуй на страх врагам! "Прогрессор" на престоле - Борис Орлов Страница 36

— Приветствую ваши высочества на земле дружественной России. Ну, что новенького в Берлине?

Восьмилетний Вилли начинает было обстоятельно повествовать мне о тяготах учебы и обязанностях наследника, но неугомонный живчик Фриц нетерпеливо перебивает брата:

— Папа говорит, что тебе, дядя Ник, нужно побольше трудиться по ночам…

— Это еще зачем? — Вот тебе и здрасте! — Дружок, ты уверен, что папа всерьез считает, будто я мало устаю за день?

— Нет, просто он говорит, что если ты не будешь больше трудиться по ночам, у нас еще долго не будет кузенов…

Моретта, горячо обнимающая брата, отшатывается от него, мгновенно покраснев как маков цвет. Вильгельм смущенно переводит взгляд с нее на меня. А добродетельная Донна заносит карающую длань над филейной частью нарушителя приличий…

С трудом удержавшись, чтобы не расхохотаться во все горло, я заступаюсь за племянника:

— Ну что вы, сестра, — Фриц, сообразивший, что ляпнул что-то не то, моментально прячется за моей спиной. — Фридрих совершенно прав: нам уже стоит подумать о наследнике, и мне, разумеется, нужно постараться. И потрудиться…

Татьяна смущенно улыбается, Донна, слегка покраснев, тоже. «Однорукий рыцарь», сообразив, что я не обиделся, хлопает меня по плечу:

— Уж потрудись, братец, потрудись! — громогласно провозглашает он на весь вокзал. — Ради таких, как они, — он указывает на своих сыновей. — Стоит постараться! Уж поверь мне!

— Рад стараться! — рапортую я.

Моретта краснеет еще сильнее. Обе свиты фыркают, уже не в силах сдерживаться, лишь лейб-конвойцы стоят с отсутствующим видом. Не то чтобы они были лишены чувства юмора, просто немецкого из них почти никто не знает. И правильно! «В многия мудрости — многия печали…»

…Так как на этот раз автомобилей уже пять, то в них размещаются не только обе царствующие четы, но часть свитских. Фриц усаживается рядом с водителем в автомобиле кайзера, чем приводит Вильгельма-младшего в глубокое уныние. Которое я пресекаю самым простым способом: приглашаю мальчишку сесть возле НАШЕГО водителя. Сердца германских принцев я, кажется, покорил. А всего-то и надо — плюнуть на протокол. И правильно: ни один протокол не стоит того, чтобы из-за него пролилась одна-единственная слеза хотя бы одного ребенка!

В Кремле нас встречает еще один парад. В парадном строю проходят гвардейцы, скачут кавалергарды и атаманцы. Правда, один занятный штрих: замыкают колонну фыркающие двигателем «Медведи» с задранными «по-походному» стволами. Забавно, а если… вернее, когда Димыч танки сделает — в почетном карауле танки будут ходить? Право же, Гревс перегибает палку со своей любовью к технике…

…Я рассчитывал провести переговоры завтра, когда Татьяна и Донна с детьми уедут в Петергоф. Но Вилли вносит свои коррективы в мои планы. Сразу же после парада он поворачивается ко мне:

— Любезный брат мой, мне совершенно необходимо переговорить с вами наедине. По вопросу, решение которого не терпит отлагательства, — многозначительно произносит он.

Такое нарушение протокола свидетельствует, что Вилли очень, ОЧЕНЬ жаждет со мной побеседовать! Я заинтригован! Ну-с, молодой человек, и что вы нам хотите сказать?..

…Возле кабинета изваяниями застыли Петр и Алексей — Дзюнда Хасуда и Дзэмэй Аюгава. Лейб-конвой остался за дверями, в кабинет вместе с нами прошествовали только братья Шелиховы: Егор и Степан. Степан, старший брат Егора, теперь прочно занял должность адъютанта при кайзере. За прошедшие три года он уже более-менее освоил немецкий язык, носит чин уланского лейтенанта, вот только напрочь отказывается переодеваться в прусский мундир из своего, атаманского. Впрочем, как высказался Вильгельм еще на нашей с Татьяной свадьбе: «Мундир не может заменить чистоты души и преданности сердца!» «Однорукий рыцарь» всегда тяготел к красивым фразам…

…Мы с Вилли усаживаемся у стола, наши адъютанты стоят поодаль. Пожалуй, их стоит отпустить.

— Егорка, можешь пока быть свободен. Братец, — я поворачиваюсь к Вильгельму, — может, и Степана отпустим?

— Идите, Штефан. — Вильгельм величественно взмахивает рукой. — Вам есть о чем поговорить с братом.

Оставшись одни, мы секунд пять смотрим друг на друга молча. Затем я, как гостеприимный хозяин, предлагаю Вилли коньяк, сигары, закусить чем бог послал.

Он нетерпеливо отмахивается:

— Ники, у меня к вам серьезный разговор. Скажите мне сейчас как брат брату, — он вперивается в меня своими чуть выпуклыми глазами, — что вы станете делать, если завтра я объявлю войну Франции?

Вот так. Кончилась отсрочка, полученная год назад с помощью уникально бессодержательного письма. Ну что, Ваше Величество: пора открывать карты?

— Вилли, я скажу тебе совершенно честно и прямо. Если ты нападешь на лягушатников завтра, то послезавтра, — он напрягается, — я объявлю войну Турции. А послепослезавтра мои полки будут стоять в Константинополе.

Вильгельм смотрит на меня изумленно. Он пытается понять: где тут подвох? Сейчас поймешь.

— Но еще я хочу добавить, брат: если Австро-Венгрия попробует вмешаться — хоть как-нибудь, хоть два патрона туркам подарит или хоть два сантиметра земли себе попробует прихватить, — раздавлю, как жабу! Даже на турок плюну, но в Вену на белых «Жигулях» въеду!

Он собирается что-то сказать, но сейчас я должен изложить ему все. Чтобы он не питал каких-то надежд:

— Подожди, Вилли. Я не собираюсь помогать французам. Твои дела с ними — это твои дела. Если ты предупредишь меня о своих действиях заранее, то за день до твоего вторжения я денонсирую договор с французами. А начнешь войну — помогу, если потребуется. Но и ты учти: турки и славяне — это мое дело! Полученной от меня информацией можешь распорядиться по своему усмотрению. Хочешь — предупреждай шенбрунского засранца, хочешь — оставь его мне на растерзание. После этого можешь Австрию к своей империи присоединять — мне они без надобности. Но в любом случае помни, брат: славян я соберу под свою руку. Всех. И храни господи того, кто рискнет мне помешать!

Вильгельм переваривает услышанное. Наливает себе рюмку коньяку, закуривает сигару. Затем осторожно интересуется:

— Ники, я хотел бы напомнить тебе, что у меня есть некоторое количество поляков…

— Это — НЕ славяне! — рублю я. — Со своими поляками можешь делать все, что тебе угодно, а мои поляки — коренные жители Сибири! Но чехи — славяне, и словаки тоже.

— А например, хорваты?

— Это тоже не славяне. Забирай их себе, если они тебе нравятся. Вместе со словенцами. Но Дубровник — славянский город. И будет в конце концов портом в Сербском генерал-губернаторстве. Царногоры, болгары, сербы — мое! Так было и так будет!

Вильгельм смотрит на меня… нет, не испуганно, а скорее, потрясенно. Он предполагал; видимо, что ему придется долго и нудно меня уговаривать. Что-то просить, что-то предлагать, долго торговаться… А никакой торговли не получается! Все уже решено, и осталось только оговорить мелкие детали вроде демаркационной линии на Балканах, размеров моей помощи и оплаты за нее. Это еще что, любезный братец! Хочешь, я тебя доконаю?