Бытие наше дырчатое - Евгений Лукин Страница 36

А всё же досадно. Как-никак, под каждый угол платформы по девальватору засобачил. Некоторые ошибочно именуют такие устройства антигравами, но это они по незнанию. Земное тяготение тут вообще ни при чём. Речь идёт именно о девальвации единиц измерения, загадочной аномалии, зачастую возникающей самопроизвольно и, что уж совсем необъяснимо, усиливающейся по мере удаления от культурных центров. Физики, во всяком случае, так и не смогли разобраться, почему это на столичных рынках один килограмм весит в среднем девятьсот девяносто четыре грамма, а в провинции — всего девятьсот восемьдесят пять.

В полдень миновали Баклужино, оставив его по правому борту. Постукивали гулкие колёса, над покатым зелёным холмом громоздилась северная окраина столицы. Высотные здания плыли подобно надстройкам океанских кораблей, с величавой неспешностью разворачиваясь и обгоняя, друг друга.

— Вот совсем достанут, смастрячу трёхмачтовый бронепоезд, — мрачно пошутил Дьяковатый. — Наберу команду — и под чёрным флагом на Колдушку…

Уаров не улыбнулся. Скорее всего просто не расслышал, что было сказано. Обессмыслившимися глазами он созерцал маленькую трагедию, разыгравшуюся в десятке шагов от насыпи. Там на двухметровой высоте завис, чуть пошевеливая широкими раскинутыми крыльями, ястреб. А может, и сокол — поди их различи! Кто-то, короче, хищный. А под ним, не зная куда деться, метался обезумевший от страха воробей. Ну и дометался — сам в когти влетел.

Скривив рот, Димитрий повернулся к Андрону.

— Вот она, природа-то, — почему-то с упрёком молвил он. — Красота, кричим, красота! А приглядишься — взаимопожиралово одно. Ястреб — воробьишку, воробьишка — кузнечика, кузнечик… тоже, наверное, тлю какую-нибудь… Всё-таки хорошо, что я неверующий, — неожиданно заключил он ни с того ни с сего.

Ну слава те Господи! А то уж Андрон начинал опасаться, что спутник его так и промолчит до самой Слиянки.

— Кому? — ухмыльнулся шкипер.

— Что «кому»?

— Кому хорошо?

Пассажир тревожно задумался.

— Всем, — решительно сказал он наконец. — Понимаете… Будь я верующим, я бы возненавидел Творца. Основал бы наверняка какую нибудь богоборческую секту…

— Чем же это Он тебя достал?

Несостоявшийся богоборец беспомощно оглянулся, но за кормой (видимо, так теперь следовало величать заднюю оконечность платформы) не было уже ни ястреба, ни тем более воробья.

— Ладно, — разом вдруг обессилев, выговорил Димитрий. — Допустим, согрешил человек. Что-то не то съел. Ну вот нас и карай! Но весь мир-то зачем? Того же воробьишку, скажем… Или он тоже какое-нибудь там запретное зёрнышко склевал? А ризы кожаные?

— Какие ризы?

— Ну, когда Адам с Евой согрешили и листьями прикрылись, Бог им потом кожаные одежды сшил. Я ничего не придумываю, так в Писании сказано! Но раз сшил, значит, с какого-то зверя шкуру содрал… Стало быть, убил. За что?

Теперь призадумался Андрон. Морально-этическая сторона вопроса не слишком занимала изобретателя, однако найти контраргумент он всегда полагал делом чести. Именно так и завязываются зёрнышки открытий.

— Почему обязательно убил? — поразмыслив, возразил он. — А змей? Господь ему как сказал? «Проклят ты перед всеми скотами, будешь ходить на чреве…» Значит, лапы пообрывал — за соблазн… Наверно, с лап кожу и взял… — Хмыкнул, покрутил головой. — А вот прикопай они тогда огрызок, — сокрушённо добавил он, — глядишь, жили бы мы сейчас в раю. Всё оно, разгильдяйство наше баклужинское. Хоть бы урок какой извлекли! А то выйдешь в пойму — опять овраги мусором завалены… Зла не хватает!

Поворот подкрался незаметно. Повизгивая колёсами, платформа рыскнула, брезент неистово заполоскал, забился. Еле усмирили.

— Ну вот как в Него такого верить? — задыхаясь, проговорил Димитрий, когда парус совместными усилиями был установлен в новом положении. — Нет, уж лучше естественный отбор…

— Ты ж, говоришь, неверующий… — поймал его на слове Андрон.

— Ну да… неверующий…

— А в естественный отбор?

— Да нет же! — с тоской отвечал Уаров. — Естественный отбор… Его нельзя ненавидеть, понимаете? Это бессмысленно, это всё равно что ненавидеть таблицу умножения…

— Так ты ещё и в таблицу умножения веруешь? — подивился Андрон. — Плохи твои дела… Знаешь, ты кто? По-нашенски говоря, отрицала ты.

— А вы?

— А я — положила…

— Это как, простите?

— Ну, отрицали — это которые всё на словах отрицают. Спорят, доказывают…

— А положилы?

— Эти не спорят. Эти — молча. Что хотят, то и делают…

— А-а… — сообразил Димитрий. — Девальватор, например, машину времени…

— Во-во!

Новостройки окраины помаячили за кормой и сгинули, заслонённые дубравой. Пошла степь.

К двум часам дня ветер опять ослаб. Андрон, бормоча ругательства, уже несколько раз вылезал и что-то подкручивал на ходу то в одном, то в другом девальваторе, выжимая из хитроумных устройств всё возможное. Теперь, по его словам, каждый килограмм платформы весил не более десятка граммов, и тем не менее парусник плёлся по расшатанным рельсам со скоростью усталого пешехода.

— Да нехай катится, — решил наконец Андрон, снова забираясь по лесенке на палубу. — Давай-ка перекусим, пока тихо…

Из рюкзака был извлечён солидных размеров термос, свёртки, пакеты. Димитрий испугался, что следующим извлечённым предметом окажется бутылка, но, к счастью, ошибся. Видимо, Андрон, если и брал в поход спиртное, то исключительно на крайний случай.

— Значит, говоришь, зверушек любишь… — вернулся он к прерванному разговору.

— Раньше любил… — со вздохом ответил Уаров, принимая кружку с горячим чаем.

— А теперь?

— Теперь уже не так. Ничем они нас не лучше. Только и знают, что друг друга хрумкать.

— Как воспитаны, так и хрумкают, — утешил Андрон.

Уаров не донёс кружку до рта и недоверчиво посмотрел на собеседника.

— При чём тут воспитание? — спросил он, моргнув. — Хищник — он и есть хищник. Не зря же говорят: сколько волка ни корми… Такой же закон природы, как… ну, скажем, закон всемирного тяготения…

А вот подобных слов при Андроне Дьяковатом произносить не следовало. С законом всемирного тяготения у самородка были особые счёты. Взбычился, отставил кружку.

— Слышь! — презрительно выговорил он, подаваясь к Димитрию. — Да ты хоть знаешь, откуда он взялся, этот твой закон? Мало того, что сами всё вниз роняем, ещё и детишек тому же учим. «Бух! — говорим. — Бух!» А младенчик верит. Вот тебе и тяготение…

Андрон был настолько грозен, что Уаров мигом уяснил всю глубину своей бестактности. Едет на парусной железнодорожной платформе — и толкует о каких-то законах! Если на то пошло, природа сама нарушает законы природы — одним только фактом своего существования.