Плеск звездных морей - Исай Лукодьянов Страница 36

«Остаются людьми»… Что-то у меня испортилось настроение, и я уже жалел, что затеял этот разговор.

— Лучше всего, — сказал я, — оставить примаров в покое.

— Да как же так — в покое! — тут же вскинулся Гинчев. — Ты понимаешь, что говоришь, Улисс? Существует логика развития. Сегодня — равнодушие, завтра — недовольство, а послезавтра — вражда! Понимаешь ты это — вражда! Как же можем мы…

— Сделай одолжение, не кричи, — перебил я его, морщась. — У Баумгартена, что ли, научился?.. Не будет никакой вражды.

— Как же не будет! — вскричал Гинчев и вдруг умолк, глядя на меня и часто моргая. Вспомнил, должно быть, что я примар.

В наступившем молчании было слышно, как Гинчев завозил под столом ногами. Борг отхлебнул вина из своего стакана, тихонько крякнул. Андра сидела против меня, странно ссутулившись, скрестив руки и обхватив длинными пальцами свои обнажённые локти. Чем-то она в эту минуту была похожа на свою мать. Да, да, вот так же, в напряжённой позе, сидела когда-то Ронга в забитом беженцами коридоре корабля, с широко раскрытыми глазами, в которых застыл ужас.

Что было в глазах у Андры?..

Вдруг она выпрямилась, тряхнула головой и, взглянув на меня, слабо и как-то растерянно улыбнулась. Узкие кисти её загорелых рук теперь лежали на столе. Я с трудом поборол искушение взять эти беспомощные руки в свои… взять и не выпускать-никогда…

— Улисс, — услышал я бодрый низкий голос Леона. — Улисс, я обрадовался, когда узнал от Нонны, что ты здесь. Давно мы не виделись. Как поживаешь, дружище? Почему тебе никогда не придёт в голову вызвать меня по видео?

Я посмотрел на него с благодарностью. Мы не были друзьями, и мне действительно ни разу не приходило в голову вызвать его.

Почему? Почему я не вызываю Костю Сенаторова? Ведь он мне далеко не безразличен…

— Редко бываю на шарике, — ответил я. — Рейсы у меня теперь долгие.

— Рейсы долгие, а жениться ты всё-таки успел? — Леон подмигнул мне. — Поздравляю, Улисс. У тебя замечательная жена.

Снова завязался общий разговор. Теперь Леон заговорил о своеобразии венерианского интерлинга, о словечках, непонятных для землян, об особенностях версификации в стихах и песнях тамошних поэтов. Ну, это была его тема. Меня не очень волновало, что поэты Beнеры явно отходят от семантической системы и все более склоняются, как выразился Леон, к кодированию эмоций. Андра — вот кто разбирается в таких вещах, и она, конечно, тут же ввязалась в спор с Леоном.

Я начитан довольно-таки беспорядочно и не силён в поэзии. Мне нравятся философские поэмы Сергея Ребелло и космические циклы Леона Травинского. Из поэтов прошлого столетия я охотнее всего чигаю Хлебникова. Ещё в школьные годы меня поразили стихи этого поэта, не признанного в своё время и необычайно популярного в нашем веке.

Не знаю, достигнут ли уже «лад мира», но удивительно, как мог провидеть его из дальней дали этот человек. Помните его:

Лети, созвездье человечье,

Все дальше, далее в простор

И перелей земли наречья

В единый смертных разговор.

Это ведь о нашем времени. Недаром он называл себя «будетлянином». И вправду он весь был устремлён в будущее. Недавно отмечали стопятидесятилетие со дня смерти Хлебникова, и в Северную Коммуну, где умер Хлебников, слетелись толпы его почитателей. Там открыли памятник ему с надписью: «Будетлянину от благодарных потомков». Жаль, я был в тот день в рейсе у Юпитера, а то бы непременно туда поехал.

Какая-то смутная мысленная ассоциация побудила меня оглянуться на Феликса. Его не было, кресло у двери, в котором он сидел, пустовало. Когда он успел незаметно улизнуть? Странный человек…