Затонувшая земля поднимается вновь - Майкл Джон Харрисон Страница 36

– Всегда ходи за рыбой пораньше, – посоветовал он.

И затем, словно обязательно что-нибудь купил бы, если бы рынок недвижимости вел себя разумно:

– Ты только посмотри на эти долбаные цены.

Шоу присоединился к нему у витрины, они недолго поболтали. Потом Тим сказал, что ему надо в Хаммерсмит. Они прошлись вместе до Барнсского пруда. На машинах, с трудом пробивавшихся от Черч-роуд до Стейшен-роуд, поблескивал солнечный свет. На островке посреди пруда ссорились утки, а на стоянке Эссекс-Хауса деловито шумел перед неизбежным обедом фермерский рынок – там состязались за последние порции домашней пасты нервные банкиры из Франции и Скандинавии, как обычно, влет расходилось мясо коров свободного выпаса из Сомерсета. Между одиннадцатью и двенадцатью парк заполнялся проджект-менеджерами на прогулке, с детьми и одинаковыми шоколадными лабрадорами по пути в «Котсволдс»; теперь на берегах пруда столпились младенцы, робко предлагая буханки ремесленного кислого хлеба гусям и чайкам на отмелях. «Дорогой, – крикнул кто-то, – пожалуйста, не позволяй себя обижать!» Тим взглянул на эту деятельность с плохо скрываемым раздражением – напряжение проявилось в еле заметных движениях плеч и уголков рта.

– «Морт Лейк», или «Темный Пруд», – сказал он. – Если бы они хоть немного знали историю – если бы они знали то, что знал об этом месте Джон Ди, – держали бы гребаных детей дома.

Шоу понятия не имел, что тут имеется в виду, но заподозрил отсылки к «Дому Воды» или «Путешествиям наших генов». И мог только пожать плечами в ответ. Он уже бросил все попытки их прочитать.

– А я знаю больше их? – спросил Шоу вслух тоном, который, как он надеялся, покажет, что он что-то да знает – просто сам вопрос, что именно можно познать, намного сложнее, чем кажется. – Не уверен. Это же ты у нас знаток.

Тим усмехнулся.

– И в самом деле.

Пару минут они задумчиво смотрели над прудом. Дорожное движение встало, сдвинулось, снова встало. Этим утром у всех было слишком хорошее настроение, чтобы гудеть.

– Если бы они знали, почему в 2001 году Темные Пруды опустошились за одну ночь, они бы держали детей дома, – произнес Тим. – Ах да, – добавил он, мрачно улыбнувшись себе под нос. – Теперь тебе интересно, почему я сказал «пруды» во множественном числе.

– Это, кстати, не твой автобус?

– Боже.

Шоу смотрел, как он пролезает между всякими «Мазерати Битурбо» и пляжными велосипедами «Пэшли», перебрасывая сумки с протекающей рыбой из руки в руку. На ходу Тим сказал через плечо:

– На следующей неделе ты опять нужен нам в Мидленде!

Во вторник они сели на поезд в Вулверхэмптон. Поезд отправлялся позже, чем ожидал Шоу, и был более заполненным. Останавливался он на каждом шагу: после каждой остановки люди беспомощно бродили по вагонам, похлопывали по багажу на сиденьях, словно потерялись в какой-то совсем не линейной системе, и спрашивали: «В этом вагоне тихо?» В проходе быстро нагромоздились кучи багажа, создавая пробки перед туалетом. Шоу сидел у окна. Тим – напротив, глядя, как мягко скользящий лесистый ландшафт слегка сереет в отдалении под дождем. Ближе тянулись посадки тополей, на первом плане проносился низкий мокрый луг, выходивший на стоячую воду, а потом – на небольшие заросшие ежевикой поля. Вагон заполнялся крепким запахом недопереваренного пива. Шоу спросил Тима, не хочет ли он перекусить. Тим посмотрел в ответ так, будто это нелепая шутка.

Всю дорогу на север Шоу слышал, как на местах сзади него переговаривается пара.

– Должен же быть в этих облаках какой-то смысл! – сказала с ненамеренным вздохом удовольствия женщина.

Облака были сложными, многослойными, рваными ветром, омытыми тускло-металлическим светом; но мужчину рядом с ней они не интересовали.

– Где Майкл? Где Майкл? – твердил он в телефон слишком тихо и слишком близко к уху Шоу. – Только не забудь. Не забудь! – И все – со скрытым напряжением, словно опасаясь слежки: – Где Майкл?

Затем с другой интонацией, одновременно разочарованной и пренебрежительной.

– Не забудешь про него? Ну ладно. Тогда ладно. До свидания.

– Предпочитаю мятный чай с настоящими листьями мяты, – сказала женщина.

– Хочу ли есть? – переспросил наконец Тим у Шоу. Огляделся. – А что предлагаешь?

В Вулверхэмптоне их ждало местное такси – пропахшая псиной и рыбой «Тойота». Водитель, похоже, уже знал Тима. Это был коротышка в скользкой на вид гоночной куртке «Кастрол» из семидесятых, с лицом раскрасневшимся, морщинистым и складчатым после шестидесяти-семидесяти лет жизни в Мидленде. Из-за какой-то инфекции каждый раз, когда он подъезжал к кольцевой развязке, ему приходилось доставать старомодный хлопковый платок и аккуратно утирать слезящиеся глаза. Один раз он оглянулся через плечо на Шоу так, словно они сидели за соседними столиками в пабе, и спросил: «Невесты боярышника ^[12] уже не так хороши, а? Какие-то чахлые для своего самодовольства!» После этого смотрел прямо перед собой и кивал, пока «Тойота» не выползла на встречку. Тим быстро придвинулся с заднего сиденья, взял водителя за макушку и направил вперед.

– Постарайся не отвлекаться, – сказал он.

– Для боярышника уже поздновато, – обратился к ним Шоу. – Боярышник уже давно отцвел, правильно?

Кольцевые пейзажи с ресторанами навынос и тату-салонами уступили пригородным центрам огородников и спортивным полям, а те, в свою очередь, – песчаным пустырям и лесам: страна Исторического Наследия, где каждая деревня претендует на то, что в пятнадцатом веке в ней собирался Парламент. Через пять-десять минут этих видов Шоу начал замечать знакомые таблички.

– Это Кинвер, – сказал он. – Здесь живет Хелен. Что мы здесь делаем?

Тим рассмеялся.

– Все раскроется, – сказал он. – Я не сомневаюсь.

– Ты сегодня что-то злой, – сказал Шоу.

Ко времени приезда пошел дождь. Деревня раскинулась с таким же эфемерным видом, что и промышленный район под светом уличных фонарей; дальше в долине ветер бился о склон, чернил древний песчаник над домом Хелен, гнобил кустарник ниже. Шоу с таксистом стояли промокшие и не в своей тарелке, пока Тим держал палец на звонке. Наконец она их впустила.

– Привет, – сказал Шоу.

Она была тоньше, чем он помнил, в компрессионных чулках длины три четверти и в топе «Лулулемон». Он ей улыбнулся, но в ответ улыбки не дождался. За ними хлопнула дверь. Внутри было прохладнее, чем снаружи; о стены коридора бился мотылек. Таксист, очутившись в гостиной, с каким-то насмешливым недоверием уставился на репродукции цветочных натюрмортов Джорджии О’Киф. Со времени последнего посещения Шоу мебель как будто переставили случайным образом. Теперь он думал о Хелен как о человеке, который слишком доверяет своему мировоззрению. Она неопределенно пометалась по комнате, как мотылек, потом отвела Тима на кухню, и оттуда донеслось ее предупреждение: «Энни это не поддержит».