Pulp - Борис Сапожников Страница 36

— Ну вот теперь ты готов, — улыбнулся фон Вольг, натягивая перчатки. Он снял их перед тем, как начать избивать меня. — Отвечать будешь?

— Пошёл ты, — плюнул я ему в лицо.

Фон Вольг ответил на это оплеухой — такой сильной, что у меня дёрнулась голова, что-то неприятно хрустнуло в шее, а по лицу потекла кровь из разбитой губы.

— Отчаянный, — стёр плевок со щеки полковник.

Теперь он даже не потрудился снять перчатки — обрушил свои пудовые кулаки на мои прямо в них.

Свет в глаза привёл в себя — у меня не было сил даже на то, чтобы поднять руку и защититься от него.

— Нашли, — раздался приглушённый голос, говорили на экуменике. А следом меня подхватили под руки и куда-то понесли. Ноги мои волочились по грязи, но сил на то, чтобы сопротивляться или хотя бы возражать, у меня не осталось.

Потом было тепло. Я лежал на брезентовом полу большой палатки и буквально впитывал его. Казалось, трясина и ледяной воздух вытянули из меня всю теплоту без остатка, но теперь оно возвращало мне жизнь. Настолько, что я даже сумел сесть без посторонней помощи, натянув одеяло, которым был укрыт, на плечи. Палатка была тёмной и не очень большой. В углу мерцал красными огоньками тепловой артефакт. Дорогая штука, конечно, но очень удобная, прогревает помещение за считанные минуты, поддерживая комфортную температуру. Даже если бы за стенами палатки бушевала метель или стоял трескучий мороз, от которого лопаются деревья, внутри бы было так же тепло. Пока не закончится магиум, конечно. Глупо не запастись такими артефактами, отправляясь в Руславию, известную своим суровым климатом.

Глаза быстро привыкли к темноте, и я увидел, что кроме артефакта в палатке имеются ещё стол и стул. Обычные складные армейские, не изменившиеся ничуть со времён войны. Я забрался на стул, кутаясь в одеяло, и ссутулился, положив локти на столешницу. Сейчас, когда мне удалось отогреться, пришёл голод — причём зверский. Даже в животе неприлично заурчало. Я уже хотел было подняться и выглянуть из палатки, но тут клапан откинулся в сторону и ко мне, пригибаясь, вошёл Оцелотти. В руках он держал миску похлёбки и пару ломтей хлеба. Стоит ли говорить, что ничего вкуснее этого я не ел в жизни.

Я молча умял первую порцию и попросил добавки. Оцелотти, ни слова не говоря, принёс ещё. Я понимал, что ем самую простую похлёбку из пищевого концентрата, какой кормили на фронте, и хлеб был так себе, но я зверски хотел есть, и до вкуса пищи мне не было никакого дела. Организм насыщался, восстанавливая силы, пошедшие на то, чтобы практически вытащить меня с того света.

Отставив чистую миску в сторону, я хотел было поблагодарить Оцелотти, но глаза закрылись сами собой. Последнее, что помню, как снова повалился на пол палатки.

Теперь меня окатили ледяной водой. Всё тело превратилось в один сплошной сгусток боли. Болели стянутые наручниками запястья, болели локти из-за того, что я долго висел, болели рёбра и внутренности, отбитые фон Вольгом, болело лицо, куда пришлось несколько ударов, которыми полковник приводил меня в чувство. Красная пелена сгустилась, и теперь я видел только тех, кто был рядом со мной. Точнее того, потому что всего в паре шагов от меня стоял лейтенант Рыков с парой электродов в руках.

— Полковник предпочитает старые добрые методы, — произнёс он, — но я думаю, дело за новым подходом. Электричество развязывает языки куда лучше кулаков.

— Пока что ты тут болтаешь, — раздался откуда-то из багровой мути, застилавшей взгляд, голос фон Вольга. — Начинай уже.

Рыков не стал ничего отвечать — он просто ткнул длинными палками электродом мне в рёбра.

Вот теперь пришла настоящая боль!

Меня корёжило, ломало, било чудовищной судорогой. Все мышцы скрутились, наливаясь невыносимой болью. Только сейчас я почувствовал во рту деревянный кляп, не дающий мне откусить себе язык. Я извивался, будто рыба, живой брошенная на сковороду, и чувствовал себя примерно так же. Но в тот миг, когда казалось — всё, сейчас сдохну, Рыков убрал электроды.

Я повис безвольной тушей — все мышцы в теле расслабились. Я не мог и пальцем шевельнуть.

— И что с него толку теперь? — услышал я идущий из багрового далёка голос фон Вольга. — Он там не помер у тебя, Ваня?

Чтобы проверить, жив ли я, Рыков легонько тронул меня электродами. Пробудившаяся на мгновение боль заставила меня издать стон.

— Как видите, жив, — ответил лейтенант, удовлетворённый результатом проверки.

— Тогда вынь кляп, — приказал фон Вольг из-за пелены багрового тумана, — узнаем, способен ли он говорить.

Рыков положил на стол электроды и шагнул ко мне. Как только он вынул у меня изо рта кляп, я дёрнулся вперёд, стараясь не обращать внимания на боль, вспыхнувшую во всём теле, и ухватил его зубами за лицо. С силой сжав челюсти, я ощутил во рту вкус крови, и кровь эта была не моей. Рыков завопил от боли, врезал мне раз, другой по рёбрам, но я не отпускал. Лейтенант нашарил рукой электрод на столе и буквально воткнул его мне в рёбра. И это была очень большая ошибка. Удар током заставил мои челюсти сжаться ещё сильнее, а судорога выгнула тело дугой. Кровь Рыкова хлынула мне рот, а сам он отступил на несколько шагов. Одной рукой лейтенант держал электрод, другую же прижал к лицу. Придя в себя, я выплюнул кусок его щеки на пол.

Рыков закричал что-то на руславийском, и прежде чем его успели остановить, схватил второй электрод и снова воткнул оба их мне в рёбра. Я взвыл от боли, рвущей тело. Багровая дымка сгустилась и поглотила весь мир вокруг.

Проснулся оттого, что стенки палатки посветлели, выкрашенные утренним, а может, уже и дневным солнцем в серо-зеленоватый цвет. Я какое-то время просто лежал лицом вверх, глядя на полоток, где прежде висел нагревательный амулет. Сейчас его не было, но и без него в палатке стояло приятное тепло. Как будто снова почувствовав, что я проснулся, в палатку залез Оцелотти, и снова в руках у него была миска с похлёбкой и хлеб. Теперь я ел уже не так жадно, да и в сон от тёплой еды не потянуло.

— Обстановка? — спросил я у Оцелотти, покончив с похлёбкой и по привычке начисто вытерев миску остаткам хлебного ломтя.

Голодать, как прежде на фронте, мне не доводилось, но некоторые привычки изжить трудно. Особенно когда возвращаешься в полевые условия. В палатке с тебя быстро сползает весь налёт цивилизованности и вспоминаются привычки, приобретённые в окопах Великой войны.

— Нас хорошо прижали в подземелье, но мы вырвались. С боем и не без потерь, но вырвались.

— Сколько?

— Со мной четверо. Один легко ранен, но сражаться может в полную силу — живая вода поставит его на ноги раньше, чем ты придёшь в себя окончательно.

Трое «диких котов» во главе с Оцелотти — это та сила, с которой я могу многое провернуть.

— Найдётся для меня одежда, пистолет и нож?

— Серая Лисица передала нам твоё снаряжение вместе с информацией о месте, где тебя искать. Я принесу его, но пока тебе рано вставать на ноги.