Зеркальный лабиринт - Софья Ролдугина Страница 36

Она шаркает тапочками, когда идет из кухни обратно в комнату. Старая ведьма Леся.

На тумбочке у кровати стоит стакан с вставной челюстью. Это пережиток прошлого, сейчас можно сделать отличные протезы, но Леся решила остаться в том времени, когда была молодой и красивой.

Пластмассовые десна искусственной челюсти давно покрылись черными пятнами и воняют, но Леся раз за разом запихивает их в рот, прежде чем начать говорить. А болтать она любит. Грезить о нашей вечной любви.

Я сижу у окна и разглядываю улицу. За много лет она почти не изменилась. Всё так же стоят припаркованные на тротуарах автомобили, появляются и исчезают деревянные домики и горки на детской площадке, мелькают суетливые люди, сидят на скамейках бабушки, которым никогда нас не пережить.

– Мы умрем в один день, как в сказке, – как-то раз сказала Леся. – Это ведь так романтично!

Правда, она не могла сказать, когда же мы, наконец, это сделаем.

Раз в месяц на протяжении семидесяти лет Леся сдирала с себя кожу, обращаясь в нечто, и уходила на охоту. Она и раньше так делала. Сколько себя помнила. Её научила мама, а маму – бабушка. Секрет вечной жизни, рассказывала Леся, в крови младенцев. Только они делают ведьм бессмертными… бессмертными, но не вечно молодыми.

Настоящая кожа старела за нее – растягивалась, тускнела, покрывалась трещинками и венами, блестела от пота и жира. Она вбирала в себя настоящий Лесин возраст. Леся старела вместе со мной. Но при этом мы оставались бессмертными вместе. Она скармливала мне часть добычи против моей воли. Забиралась с ногами на меня и запихивала в рот кусочки окровавленной плоти, проталкивала пальцами в горло, ждала, пока я не смирюсь и не начну жевать. Леся хотела, чтобы наша любовь длилась вечно.

– Моя мама прожила двести двенадцать лет, прежде чем истлела окончательно и попросила её сжечь, – говорила Леся, заботливо прикасаясь кончиками пальцев к моим губам. – Она была влюблена в какого-то европейца, разносчика булок, мучилась с ним, конечно. А вот мне повезло. Я счастлива. Даже в старости, даже в этой проклятой квартире.

Почти каждый вечер Леся доставала альбом и листала фотографии, заставляла забывать о прошлой жизни, внушала, что мы счастливы. По настоящему. Без оговорок.

Фотография: мы лежим на каменистом пляже в Сочи. Пятилетие свадьбы. Щуримся от солнца. Видна тень от зонта. Небрежно разбросаны вещи, пластмассовые стаканчики. Лежит полупустая бутылка виски. Хорошее время. У Леси оранжевые зрачки. Если всмотреться, можно увидеть в глубине этих зрачков бездонную и вечно голодную тьму…

Леся не знает, что, когда ее нет дома, я толкаю кресло рабочей рукой, подъезжаю к входной двери, долго вслушиваюсь к звукам снаружи. Сердце бешено колотится. Каждый раз мне кажется, что Леся стоит с обратной стороны и тоже вслушивается. Потом я въезжаю в комнату, подкатываюсь к шкафу и нащупываю приклеенный к задней стенке конверт.

Я вытаскиваю фотографии одну за другой и разглядываю их. Лица первой (настоящей) жены и дочери заставляют моё сознание встряхиваться, будто мокрого пса, сбивать наваждение приворота, возвращаться к ясности ума и осознанию того, что же на самом деле происходит. Пальцы становятся влажными от пота. Дыхание учащается. Я думаю о том, что могу проехать в кухню, открыть все колонки с газом, дождаться Лесю, а потом зажечь спичку. Я примерно представляю, что будет дальше. Это все химия. Я сгорю заживо в проклятой квартире, из которой не выбирался много лет. Леся тоже – что неимоверно радует. Мы умрем в один день, как она и обещала. О нас даже напишут в какой-нибудь газете. Мол, очередные старики забыли выключить газ. Сколько лет же им было? Даже не верится, что столько живут…

Фотографии шелестят в моих руках.

Я мог бы поехать на кухню прямо сейчас.

Или год назад.

Или два.

Или когда позвонил Ксюше, чтобы просто услышать ее голос, а услышал, что её больше нет. Умерла от быстротечной и редкой лихорадки через год после смерти дочери. Прошлое осталось там, где осталось.

Но я не могу ничего сделать. Потому что мы с ведьмой любим друг друга. То, что сидело внутри Леси и то, что росло внутри меня. С каждым съеденным кусочком мертвой плоти я чувствовал, как что-то зарождается во мне, что-то темное, тяжелое, страшное и холодное. Оно росло каждый год, набиралось сил, взрослело. Оно любило ведьму, что пристраивалась на коленях и листала альбом. Оно любило ее запах изо рта, склизкие волосы, кривые зубы, впалые глаза и заросшие паутиной брови. Оно хотело жить вечно. А я не мог сопротивляться. Потому что знал, что наступит день, когда два дряхлых тела, израненных старостью, болезнями и временем рассыплются в прах и выпустят наружу что-то новое.

Я смотрю на газовую плиту, а черное прожорливое нечто управляет моим телом. В конце концов я сдаюсь и еду к окну, в которое пялюсь много лет.

Я помню всё, что случилось со мной за это время. Мог бы забыть, но предпочитаю помнить. Добровольная пытка внутри сознания.

Химия, и ничего больше.