Эмигрант с Анзоры - Яна Завацкая Страница 35

— Садитесь, пожалуйста. Положите руку на стол, вот так. Рукав закатайте.

Он осмотрел белый страшненький шрам на предплечье, насечки номера, потом провел над моей рукой какой-то штукой, подозрительно похожей на сканер.

Это, наверное, и есть сканер. Только другой. Врач смотрел на экран перед собой. Там сначала появились кости — лучевая и локтевая, это я понял, а потом что-то не совсем понятное. Когда сканер подполз к номерным насечкам, на экране замелькали какие-то помехи.

Врач посмотрел на меня внимательно. Положил сканер. Я думал, он спросит о номере, что это такое и вообще… здесь-то у них никаких номеров нет. Но он сказал другое.

— У вас небольшой свежий нарост на кости. После ранения. Это бывает. Я введу вам лекарство, боль пройдет. Сэн Энгиро… — он помолчал. — Вы с с какого мира? С Анзоры?

Вы хотите остаться жить на Квирине?

— Да.

— Вы употребляли… э… наркотики?

Я послушно рассказал про сенку. Интересно, откуда он знает?

— Чем вы болели? С детства, я имею в виду.

— Воспалением легких — два раза, — стал я вспоминать, — потом, этой… я не знаю, как это на линкосе. Черной сыпью. Ну там, простуды… Один раз руку ломал.

— Правую?

— Да. Один раз было сотрясение мозга… потом еще у нас почти каждое лето инфекционный понос… я не знаю, как это по-вашему называется. Еще мне в двенадцать лет аппендицит вырезали.

Врач кивнул.

— Да, все это понятно. А… вот эти белые шрамы — что это?

— А это не шрамы, — объяснил я, — это нам в детстве всем делают… ну, у нас в стране, в Лервене. Это личный номер, он у нас — как у вас фамилия. Без номера у нас нельзя, по номеру еду выдают и место в общине, и все. Считывается сканером специальным. Раньше просто цифры выкалывали.

Врач опустил глаза.

— Мы можем просто удалить этот участок кожи, — сказал он тихо, — это очень простая операция. Хоть прямо сейчас — хотите? Ведь теперь вам не нужен этот… номер.

Я молчал. Да, можно удалить. Очень просто, я знал уже, что это и не больно совсем — у них тут очень надежные обезболивающие средства. Но вот так — прямо сейчас?

Ведь это не прыщик удалить какой-нибудь. Надо же! Ведь живешь и совершенно не замечаешь этих насечек, никогда о них и не думаешь. И вдруг, когда тебе предлагают с ними расстаться — так страшно становится! Я даже не понимаю, что со мной произошло вдруг… Какой-то страх охватил, похожий на головокружение. Если словами это сформулировать, получится — ведь без этих насечек я стану совершенно другим человеком. Совсем другим! Хотя логически рассуждая, конечно, это не так — на что мне теперь этот номер? На Анзору я все равно уже не вернусь, да меня там и с номером расстреляют за милую душу. А здесь он ни к чему не нужен. Но страх — все равно…

Врач, видимо, понял мое состояние и сказал мягче:

— Ничего, это не к спеху. Меня зовут Ингор, — и протянул мне руку. Я назвал свое имя. Я знал уже, что здесь принято так знакомиться, и после знакомства уже не называют друг друга «сэн» и по фамилии, а только по имени.

— Ландзо, рука ваша, конечно, нуждается в лечении. Но у вас и весь организм не здоров. Вы говорите — жалоб больше нет. А вот как вы переносите полеты, скажем?

— Тошнит, — признался я.

— Так ведь это уже ненормально, — объяснил Ингор. — И выглядите вы не лучшим образом. Ландзо, давайте всерьез займемся вашим здоровьем.

И мы занялись всерьез. Врач ввел мне какой-то раствор, как он объяснил — в растворе плавали очень мелкие невидимые, меньше микробов, роботы, которые собственно обследуют меня изнутри. Он усадил меня в кресло, а сам открыл перед собой экран и долго туда смотрел и что-то диктовал циллосу.

Потом Ингор велел мне встать и снять рубашку — скету, то есть. Мне, конечно, не хотелось этого делать, я вообще раздеваться ненавижу, но что поделаешь? Врач зашел ко мне за спину и остановился.

— Так… а это что такое у вас?

И он ткнул пальцем прямо в болевую точку — надо сказать, точки после качалки остаются очень надолго, хотя и очень маленькие, но болезненные — жуть. Но только если прямо в них ткнуть. Я, конечно, взлетел на полметра.

— Больно?

Я отдышался и объяснил ему все про качалку. Ингор снова зашел за спину. Мне даже страшновато стало — что, если опять ткнет. Но он больше меня не трогал, только осмотрел эти точки тщательно.

— Одевайтесь, Ландзо… в принципе, уже все ясно.

Он сел за монитор и что-то там забормотал. Я оделся. Ингор оторвался от монитора и посмотрел на меня внимательно.

— Вам нужно будет, во-первых, привести биохимию в соответствие с нормой. И перестроить все эти ваши рубцы на легких, на костях. К тому же у вас нарушения мозгового кровообращения. Чтобы с этим разобраться, я приготовлю вам индивидуальные капсулы… Госпитализация не понадобится, справимся так. Но я бы очень рекомендовал вам психотерапию. А вот эти ваши… точки на спине. Если это то, что я думаю — мы пока ничего не сможем с ними сделать.

— Да они сами пройдут через несколько лет… а что это такое? — спохватился я.

— Пока я не могу сказать точно. — Ингор покачал головой, — позже. В следующий раз.

О насечках на запястье он больше не упоминал.

Я полюбил бродить по Набережной днем.

Делать-то особенно нечего.

Про учебу я еще не рассказывал — учиться здесь вообще плевое дело. Надеваешь на голову мнемоизлучатель, такой обруч будто металлический. Включил. Через полчаса снял — и уже все знаешь, что нужно. Информация переписывается прямо в мозг, как будто наш мозг — это компьютер (впрочем, так оно и есть отчасти). Ну правда, потом надо все-таки потренироваться — например, порешать задачки или физические упражнения поделать.

Я занимаюсь по программе, не торопясь. Часа четыре в день всего, да и из них два часа на физические упражнения — выдали мне какой-то комплекс, а еще я на тренажере занимаюсь в спортзале нашего дома. Изучаю все подряд — чтобы сдать экзамен на общее образование, а потом уже можно будет выбрать профессию. Изучаю математику, физику и астрофизику разную, основы навигации (это очень здорово и интересно), информатику, историю разных миров (тоже очень поучительно!), искусство и литературу Квирина и еще других миров, три космических языка, биологию, генетику и многое, многое другое, чего только я не изучаю, в общем.

Но это не так долго, а больше-то делать ничего не надо. По дому — никаких забот. Деньги сами на счет поступают… короче говоря, заняться нечем.

И — все время один. Все время. Как-то мне Рица позвонила, поинтересовалась, как и что… но и я, и она почувствовали — не о чем говорить. Она явно куда-то рвалась, торопилась уйти. Рассказать о своей жизни не могла — слишком уж все это мне чуждо, непонятно. Так, обменялись новостями — и разбежались.