Лишь тот… - Сергей Вишневский Страница 35

— А золотая?

— Золотую ставь тем, у кого появились пятна, но ни трещин, ни гноя еще нет. Такие уже заразны, но еще есть время. Они смогут подождать. Серебряные идут в первую очередь. Их будут лечить сразу. За ними идут золотые. Случаи простые и таких можно лечить сразу светом. Быстро.

— А медные?

— Медные идут последними, — ответил Гош и, глядя в глаза, добавил: — Сил на таких уйдет много, а шанс вытащить слишком мал. Скорее всего, до своей очереди они не доживут.

Руди взглянул на печати, а паладин продолжил наставления:

— Старикам и детям ставишь медную печать. Понял?

Руди опустил взгляд на печати на которых был изображен знак Единого. Поколебавшись несколько секунд, он кивнул.

— Тогда пошли.

Гош подошел к толпе, поднял руку и, направив в нее свой небольшой дар, заставил кулак светиться. Собравшиеся люди обернулись на него и воришку, стоявшего по правую руку.

— Мы служители Единого! Мы пришли, чтобы помочь! Сейчас каждый из вас подойдет ко мне или моему помощнику. Вы получите определенную печать и займёте очередь согласно полученной печати.

Руди, стоявший рядом с паладинов, почувствовал, как в груди сжимается от взглядов, направленных на него. Он сглотнул, но отошёл в сторону, куда указал паладин.

Пораженные язвой жители Картара потянулись к ним. Старики получали медную печать на лоб. Большинство из них уже имели глубокие язвы, струпья которых уже давно слезли. Многие из них даже не могли стоять. Их подтаксивали к ним. Дети тоже получали медные печати, но чаще не из-за возраста, а потому что черная язва прогрессировала быстрее. Девочки, мальчики и младенчики почти все были с глубокими язвами, в которых зияло бледно-розовые гниющее мясо.

— Нет! — остановил его руку с серебряной печатью у головы невысокий, но широкоплечий парень. — Ее. Вылечи ее…

Руди опустил взгляд на землю, где лежала закутанная в ткань девочка лет шести на вид. По пятнам Руди сразу понял, что гной уже начал выходить. Он нагнулся и приподнял ткань, из-под которой показалась детская ручка. На предплечье было несколько пятен и одна огромная язва, настолько разъевшая плоть, что было видно белоснежную кость.

— Ей тоже достанется печать, — ответил Руди.

— Нет. Поставь другую, — произнёс незнакомец и, перехватив руку воришки, вложил в неё большой увесистый золотой перстень с огромным кроваво-красным камнем. — Вы ведь не просто так печати разные ставите, так?

— Не могу, — мотнул головой Руди и тихо повторил: — Не могу…

— Она у меня одна, слышишь? Мать и отца уже схоронил. Дай другую печать…

— Не могу, — покачал головой послушник.

— Ты ведь живой человек. Ты ведь знаешь, что такое любить, — нагнулся к нему парень. — У меня больше действительно ничего нет… у меня никого не осталось.

Руди взял серебряную печать и прикоснулся ко лбу парня, оставляя белоснежный след. Затем он взглянул на ребенка, достал медную и оставил на ее лбу кроваво-красный знак Единого.

— Я мёртв, — тихо ответил Руди. — Я уже давно умер…

В глазах щипало, из-за чего он моргал, в груди ныло, а в горле стоял комок. Дыхание дрожало, но на глазах не появилось влаги. Блестеть и капать было нечему.

Руди поднялся и пошел дальше. На площадь начали подходить жители. Людей стало много.

На площади появился тихий гул из-за шепотков живых людей. Никто не решался говорить громко вслух, словно боялись навлечь на себя беду.

Послышался далекий скрип и стук колес о мостовую.

Рабы, переданные церковникам, тащили двухколёсные телеги для больных и тех, кто уже не мог ходить.

* * *

Руди шёл по улице с небольшим масляным фонарем.

Уже давно стемнело, и месяц на ясном небосводе, окруженный тысячами звезд, намекал, что уже далеко заполночь.

За день Ари и Снек умудрились пропустить около сотни человек. Люди шли потоком и лечение продолжалось без остановки. Помощник и сам клирик ели на ходу, заглатывая постную кашу и пресную лепешку, не разбирая вкуса.

Снять струпья, промыть крепким самогоном, залить светом и молитвой. И так раз за разом, пока Ари не начало шатать от усталости и перерасхода сил. Затем пять минут лежа на полу, два глотка тонизирующей настойки клирика с противным кислым вкусом, и круг начинается снова. Снять струпья, промыть крепким алкоголем, залить светом и молитвой.

Руди, в отличие от молодого послушника, был занят только тем, что сортировал с Гошем прибывающих людей. Ночью поток спал, и он смог найти несколько минут. Он взял свой ужин, масляный фонарь и отправился в сторону, где видел голодного старика.

Он прошёл по улицам и пришёл к тому самому узкому проулку.

Старик был на месте и лежал на боку.

Руди поставил масляный фонарь на землю, рядом поставил миску с лепешкой и деревянную фляжку с водой.

— Старик, ты как? — спросил воришка, приподнимая голову старика.

— Еды… — едва слышно прошептал старик, уставившись мутными глазами в небо.

Руди взял в руки фляжку, откупорил пробку и, приподняв голову, поднёс её к губам. По глоточку, по капле он принялся вливать её в рот незнакомца. По началу тот никак не реагировал, но вот проходит три секунды, пять, и он делает первый глоток, а за ним еще один. Кое-как напоив старика, он взял руками немного крутой каши, слепил комок и вложил в его рот.

— Голод — это хреновая смерть, — произнёс Руди и с грустной усмешкой добавил: — Сам знаю. Меня перед смертью тоже не кормили…

Старик принялся медленно шевелить челюстью, беззубым ртом пережевывая кашу.

— Да и вообще смерть… Паршиво это…

— Как хочется жить, — не отрывая взгляда от небольшого кусочка неба над головой, усыпанного звездами, произнёс старик.

— Очень, — кивнул воришка. — Очень хочется жить…

Руди снова поднес фляжку к губам старика, и тот сделал еще пару небольших глотков.

— Ты… ты не из наших? — спросил старик. Взгляд его был таким же мутным и устремлен в небосвод. — Твой говор… Ты не местный.

— Я… я из церкви, — ответил Руди. — Церкви Единого.

— Это хорошо… — едва слышно прошептал старик. — Если тут церковники, то у нас есть шанс… У кого-нибудь из нас еще есть шанс.

— У кого-нибудь, — эхом повторил Руди.

— Церковник… Помолись Единому… Помолись обо мне…

Руди помолчал несколько секунд, отвернув взгляд к масляному фонарю. В глазах снова начало щипать и жечь. В груди снова заныло, в горле встал ком.

Он молча поднёс к губам старика фляжку. Тот никак не среагировал. Парень налил в рот старика пару капель, за ними еще и еще. Старик не глотал. Он попробовал налить еще немного, но тут заметил, что во рту стоит вода. Старик не дышал.