Безумный Макс. Поручик Империи - Михаил Ланцов Страница 34

В общем, плюнул он на эту затею. Вернул бойцов в автомобили и поехал дальше. Здесь им больше делать нечего. Но и спешить пока некуда. Поэтому, отъехав километров на двадцать на юго-восток, Максим свернул к небольшому поместью, стоящему в стороне от больших дорог.

Автоколонну заметили издалека и вышли встречать.

Ну а как же еще? Вон какая дорогая машина едет. Да в сопровождении грузовиков. Не просто же так? «Наши люди за хлебом на такси не ездят». А значит, что? Правильно. Кто-то серьезный решил заглянуть.

Когда же из транспорта начали выходить русские, выражение лиц местных обывателей стало не передать. Глаза вытаращили и ртами захлопали, словно рыбы.

– Лев Евгеньевич, – позвал прапорщика наш герой, – будете переводчиком.

– Так точно, Максим Федорович, – кивнул Хоботов.

Оправив грязную форму, поручик подошел к выстроившимся в шеренгу местным обитателям.

– Кто здесь главный?

– Я… – робко произнес опрятный и в меру ухоженный мужчина лет сорока.

– Как звать?

– Карл Герберт, – покладисто ответил он. – Я управляющий этого имения.

– А хозяева где?

– Молодой господин в армии, а его родители в Кенигсберге.

– Мне нужна помощь служанок. Нужно привести в порядок мой мундир и погреть ванну. Кроме того, часть моих солдат займет на время кухню. Их нужно накормить горячим.

Управляющий молча кивнул.

– Я не слышу? – повысил голос Максим, раздраженно взглянув в глаза Карлу. Тот еще сильнее наклонил голову, совсем пряча взгляд, и промямлил:

– Да, господин. – А потом продолжил, повернувшись в сторону к женщине лет тридцати, одетой в форму служанки: – Марта, нагрей воды и займись мундиром господина офицера.

– Если кто-то сбежит, я расстреляю по паре из оставшихся за каждого беглеца. На мое усмотрение.

Хоботов от удивления даже обернулся, но, чуть пожевав губы, не решился возражать. И перевел. А Максим продолжил:

– Я жду подчинения и разумности. И тогда все пройдет хорошо. Ближе к вечеру мы покинем вас. Так что надолго это не затянется. Все меня поняли?

– Да, господин, – хором ответили стоявшие слуги поместья.

– В поместье есть еще кто-нибудь?

– Нет, господин, – также хором ответили ему.

– Сапрыкин!

– Я!

– Бери Яна, двух бойцов и заступай на кухню. Готовь щи и кашу с мясом на всех. Если потребуется – привлекай кухарку, только внимательно смотри, чтобы она не подсыпала чего-нибудь в еду. Ян – за переводчика.

– Есть! – козырнул ефрейтор, пересказал приказ и ускакал на кухню, прихватив под белы рученьки строгую даму с характерным колпаком.

– И не шалить там! – рявкнул им в спину командир. – Васков.

– Я!

– Остаешься за старшего.

– Есть остаться за старшего! – козырнул младший унтер-офицер, занявшись тем, что обычно делал сам Максим – размещением постов и боевого охранения.

– А мы с вами, Лев Евгеньевич, пожалуй, прогуляемся. Карл? Отдай необходимые распоряжения и покажи нам имение.

– Да, господин, – кивнул он, начав действовать.

Цивилизованное поведение отряда немного успокоило Герберта. Поэтому ближайший час прошел спокойно. Болтать так уж и не болтали. Но разговор ни о чем вполне удался. Максим спрашивал. Управляющий отвечал и показывал. Но без огонька и предельно лаконично.

Скука, в общем.

Имение оказалось довольно бедненьким. Конечно, присутствовали и библиотека, и фортепьяно, и прочие признаки статуса. Но в глаза явно бросался тезис: «Денег нет, но вы держитесь». Видимо, владельцы или обеднели, или никогда богатыми и не были.

Впрочем, по-настоящему утомиться кислой мордой лица управляющего Максим Федорович не успел. Подошла Марта и сообщила, что ванна готова.

Охотно распрощавшись со столь «гостеприимным» мужчиной, Максим устремился за этой служанкой, не лишенной, впрочем, известных прелестей…

Помылся. Вытерся. Побрился.

Стук в дверь.

– Herein! ^[10] – ответил поручик, изучая свою морду лица в зеркале на предмет пропущенной где щетины. Кое-каких слов немецких он уже нахватался. В его отряде хватало носителей этого языка.

Скрипнув половицей, вошла Марта с аккуратно выглаженной чистой формой.

Максим встал и повернулся к ней, развернув плечи.

В свои двадцать пять лет он мог похвастаться вполне достойной прокачкой мускулатуры. Не бодибилдер, конечно. Но из-за правильно проведенной сушки все его тело в немалой степени украшалось рельефом мышц. В те годы физическая культура и спорт делали свои первые, робкие шаги, из-за чего такой облик был недостижим. Так что женщина впала в ступор, пожирая мужчину глазами, пораженная увиденным. Тем более практически не одетого. То маленькое полотенце, накинутое на бедра, едва держалось, норовя упасть в любой момент.

Когда она забирала одежду на стирку, поручик уже находился в ванне и млел, скрытый от ее глаз водой. Сейчас же предстал во всей своей красе. Так что она всем своим видом продемонстрировала свой интерес. Вон, даже губу чуть прикусила.

Не то чтобы поручик был настолько красив. Нет. Просто очень необычен для эпохи. Этакий «олимпийский негр», который привлекает своей экзотикой не столько лицом, сколько удивительным телом.

Окинув ее взглядом, Максим отметил, что Марта была довольно хороша собой. Даже несмотря на всю свою потасканность, вызванную, видимо, большим количеством тяжелого труда. Жизнь служанки не сахар. Да, намного лучше, чем селянки, но все же.

Он взглянул на ее безымянный палец. Застарелый след от кольца, будто носила много лет назад. Но сейчас его там не было. На молчаливый вопрос, заданный одной только выгнутой бровью, Марта ответила коротко и емко:

– Starb.

– Krieg? ^[11]

Женщина молча кивнула. Пару секунд раздумий.

«А почему бы и нет?» – подумал поручик.

– Komm, – произнес Максим, сделав приглашающий жест и приветливо ей улыбнувшись. В конце концов у него давно не было женщины. Да и ее уважить не грех. Вон как старалась. Форма словно новая.

В голове, правда, пронеслись мысли о том, что Марта может болеть какими-нибудь пакостями венерическими. Но он от них отмахнулся. Она выглядела слишком серьезной для таких вещей. Да и, судя по следу от кольца, была замужней дамой совсем недавно. Такие просто так на сторону не бегают. Эта мысль тоже насторожила, но не сильно. Слишком уж Максим был уверен в себе и своей неотразимости. Он же не все. Он же особенный.