Принцип оборотня (сборник) - Клиффорд Саймак Страница 34

– Который вы ему уступите по сходной цене, – усмехнулся Саттон.

– Можете в этом не сомневаться! – хихикнул Прингл. – И не продешевим, будьте уверены!

Кейз подмигнул Саттону:

– Надеюсь, вы не будете возражать?

Саттон покачал головой:

– Какое мне дело до того, что вы будете делать с моим трупом?

– Стало быть, договорились? – процедил сквозь зубы Кейз и поднял пистолет.

– Одну минутку, – спокойно произнес Саттон.

Кейз опустил пистолет.

– Ну что еще? – недовольно спросил он.

– Сигаретку хочется выкурить, не иначе, – усмехнулся Прингл. – Перед казнью всегда просят выкурить сигаретку или винца стаканчик, а некоторым еще жареного цыпленка подавай!

– Я хотел бы кое-что уточнить, – сказал Саттон.

Кейз кивнул.

– Надо полагать, что в ваше время моя книга уже написана?

– Да, – ответил Кейз. – И, если позволите, я скажу вам свое личное мнение. Это честная и хорошая работа.

– Ну и кто же ее опубликовал-то? Ваша фирма или какая другая?

Прингл крякнул.

– Да то-то и оно, что другая! Если бы ее опубликовали мы, какого бы хрена мы тут с вами возились?

Саттон нахмурился.

– Значит, я уже написал ее, – размышлял он вслух, – без вашей великодушной помощи и поддержки. И издал в другом месте… Следовательно, если я начну все сначала и все пойдет так, как вам надо, могут возникнуть некоторые, мягко говоря, осложнения?

– Никаких, – невозмутимо ответил Кейз. – Все можно устроить и объяснить.

– Но если вы меня убьете, книги не будет вообще! Это разве вас устраивает?

Кейз немного смутился.

– Ну, будут некоторые трудности, – ответил он. – И кое-кому придется поворочать извилинами. Но как-нибудь выкрутимся.

И снова поднял руку с пистолетом.

– Вы не измените вашего решения? – спросил он.

Саттон отрицательно качнул головой.

Не выстрелит, думал он. Пугает. Не выстрелит!

Кейз нажал на спусковой крючок.

Мощный удар сотряс тело Саттона и отбросил его назад с такой силой, что покачнулось привинченное к полу кресло.

В голове вспыхнуло пламя. Агония схватила его в жаркие объятия и начала трясти каждый нерв, каждую косточку…

Быстрая мысль судорожно пульсировала в сознании, пытаясь найти в умирающем теле хоть одну клетку, где бы она могла угнездиться:

«Меняйся! Меняйся! Меняйся!»

И Саттон выполнил команду. Умирая, он уже чувствовал, что началась другая жизнь.

Смерть была так нежна, темна, прохладна и милосердна. Он скользнул в нее, как пловец в воду, и вода сомкнулась над ним…

…А на Земле, в кабинете Адамса, замолчал трейсер, и инспектор отправился домой раньше положенного времени впервые в жизни, чем немало удивил сотрудников…

Глава 27

Геркаймер пытался уснуть, но сон не приходил. Он лежал на спине и пытался что-нибудь вспомнить из своей жизни, но воспоминания, как и сон, не шли к нему.

А к чему мне сон и воспоминания – мне, набору химикатов? Я ведь не человек, хотя такой же смышленый и ловкий и, наверное, мог бы стать столь же гадким, какими бывают люди. Я такой же, если бы не штамп на лбу, не рабство. И еще – у меня нет души. Хотя иногда кажется, что есть.

Сначала были инструменты, потом машины – не что иное, как более сложные инструменты, впрочем, на самом деле и те и другие – просто-напросто усовершенствованные руки человека. Затем появились роботы – машины, которые умели ходить и разговаривать как люди. Но это, конечно, карикатура на настоящих людей. Как бы хитро они ни были устроены, какие бы хитроумные операции ни выполняли, они не люди.

Ну а потом…

Нет, мы не роботы, думал Геркаймер. Но мы и не люди. Мы не машины, мы из плоти и крови. Мы – набор химикатов, повторяющий форму своих создателей.

Так похожи на людей, но все же не люди…

Но надежда есть. Если мы сможем сохранить в тайне Колыбель. Если никто из людей ее не увидит. Вот тогда настанет день, когда нас будет не различить, тогда и человек будет разговаривать с андроидом, думая, что говорит со своим приятелем…

Геркаймер скрестил руки за головой.

Почему же мне так горько? – спрашивал он себя.

Нет, это не озлобленность. Не ревность. Это… непреодолимое чувство собственной неполноценности, знакомое тому, кто оступился и упал за метр до финиша.

Он долго еще лежал и размышлял в таком же духе, глядя на черный квадрат окна, покрытый морозными узорами, прислушиваясь к нытью ветра – противного, злобного, порывы которого как ножом скребли по крыше…

Сон не шел, и в конце концов Геркаймер встал и включил свет. Дрожа от холода, оделся и вынул из кармана книгу. Сев поближе к лампе, он перелистал страницы и нашел нужное место. Страничка была зачитана до дыр.

«Ни одно существо, когда-либо появившееся на свет, – как бы оно ни было рождено, создано или сделано, если оно живое, – не одиноко. Поверьте этому».

Он закрыл книгу и мысленно повторил прочитанное: «…рождено, создано или сделано…»

Сделано.

Самое главное – это биение жизни.

Я исполнил свой долг, думал он.

Я сыграл свою роль. И вроде бы сыграл неплохо. Начиная с того момента, когда принес ему вызов на дуэль от Бентона. И продолжал играть, когда явился к нему в качестве трофея…

Я делал это для него, но нет – не только для него. Для того, чтобы не расстаться с этой спасительной мыслью: «Никто, в том числе и я, не одинок, никогда не одинок».

Я стукнул его, ох и здорово же я его стукнул, а он упал, тогда я взял его на руки и понес. Он обиделся на меня, но это ничего. Что это значит по сравнению с тем, что он дал мне!

Громовой удар сотряс стены дома, багровая вспышка озарила комнату.

Геркаймер вскочил, подбежал к окну и остолбенел: в небе пылали языки пламени, вырывающегося из сопл стартовавшего корабля.

Охваченный страхом, он выбежал из комнаты и помчался к спальне Саттона. Стучать не стал. Толкнул дверь, та распахнулась со зловещим скрипом.

Кровать была пуста, в комнате никого не было.

Глава 28

Саттон чувствовал, как в нем пробуждается жизнь, но никакого желания пробуждаться не испытывал – смерть была так приятна… Он нежился в ней, как в мягкой и теплой постели. А воскрешение пришло, точно звонок зловредного настырного будильника, раздавшийся в предрассветной тишине в незнакомой, полной опасностей комнате. Жизнь была страшна своей обнаженной реальностью, и одно напоминание о том, что нужно вставать и рождаться заново, – противно.