Падение полумесяца - Владимир Поляков Страница 34

Зато понимал другое — в Османской империи воистину каждой твари по паре и любая из этих самых тварей способна заползти, подобно змее, на самый верх. Чего стоил один великий визирь Баязида II, Херсекли Ахмед-паша, ранее бывший Стефаном Херцеговичем Косача, тоже отступившийся от крови, земли, веры, ставший очень полезным слугой поработителей своего народа. Вот такой дю Шавре выбрал маяк, стремясь забраться если и не столь высоко, но около того.

Стремился, оказывал весомые услуги, подкупал богатыми дарами и… Случилось очень важное событие — именно его выбрали как тайного посла к Людовику XII Валуа, договариваться о совместных действиях Франции и Османской империи сперва для окончания опасного для обеих стран Крестового похода, а затем и для совместных действий против Мамлюкского султаната. Посол же, хоть и тайный — это очень значимый рост в глазах стамбульского двора. Да и во Франции, им покинутой, куда он прибыл под чужим именем, тоже, воспользовавшись своим новым положением, удалось укрепить своё положение. Хорошо укрепить, заметно так. И очень скоро понять, что все эти укрепления, подъём на верхние ступени в иерархии Османской империи вот-вот могут обернуться ничем. А то и большой угрозой со стороны тех, кто и устроил сперва один, а затем и второй Крестовые походы, на удивление успешные, угрожающие самому существованию казавшихся столь мощными мусульманских государств.

Оставаться в вот-вот готовом обрушиться здании империи Клод дю Шавре не собирался, предпочитая очередное бегство. Впрочем, на сей раз уже не как почти одиночка с малым числом людей и небольшим количеством монет в кошельке, а как фигура гораздо более значимая. Значимая и нужная тем, кто готов будет его принять как осведомлённого о делах уже не только европейских, но и о происходящем внутри содрогающейся от боли Османской империи.

Бежать или не бежать — таким образом вопрос не звучал. Волновало иное — куда именно бежать, чтоб в скором времени не пришлось делать это снова? Вот поэтому он и собрал у себя дома, расположенного в районе Ускюдар, более славного кладбищами, но и пользующегося спросом как место для проживания отнюдь не бедных османов, тех, кто действительно мог посоветовать нечто полезное.

Вот они, целых трое, причём у двоих на лицах явственно заметна была печать страха и желания как можно скорее покинуть османские земли, ранее казавшиеся такими уютными и безопасными. Луи де Совиньон и Карлос де Страбарро, француз и испанец. Первый просто привык служить там, где больше платят, не обращая внимание ни на что. Второй… давние связи с Гранадским эмиратом в нынешней Испании были весомым доводом если не для палача, то для серьёзной опалы. Потому Страбарро, быстро распродав всё имущество, пустился в бега. Ну а далее… Видимо, само провидение столкнуло их обоих с Клодом дю Шавре, к тому времени уже освоившимся и закрепившимся среди османов.

Двое, но чем-то друг на друга похожие. Наверное, по причине своей полной оторванности от каких-либо привязанностей к земле, людям, идеалам. В отличие от третьего тут присутствующего. Али Бадревич, из сербской семьи, вот уже не первое поколения служившей османам и уже давным-давно сменившей веру и верность. Этого дю Шавре знал не так давно, с того дня, как стало ясно, что именно он станет тайным посланником султана к королю Франции. Вот и приставили, помимо ещё нескольких, того, кто многое знал о творящемся в сербских землях, которые даже тогда если и надеялись вернуть, то слабо и точно не в ближайшее время.

Бадревич ненавидел не покорившихся соплеменников и тех, кто пришёл на сербские земли под знамёнами Италии и Ордена Храма люто, осознавая, что ему подобные теряют всё. Вот совсем всё, включая жизни, если не успели удрать. Оттого помогал ему, Клоду дю Шавре, истово, будучи готов сделать что угодно, лишь бы навредить крестоносцам, а там, в будущем, и вернуть всё, как оно было раньше. Однако…

Уже после первого устроенного Борджиа Крестового похода стало ясно — потерянных земель империи не вернуть. Вот совсем не вернуть и больше того, даже в Стамбуле стало весьма тревожно. Умным, понимающим людям, конечно, а не черни, которая, как казалось порой дю Шавре, думать вообще не умела. Только жрать, орать и требовать особого отношения была горазда. А уж когда случился второй Крестовый, направленный на Мамлюкский султанат, после чего бежавший в Мекку мамлюкский султан объявил джихад… Тогда дю Шавре начал готовиться к тому, чтобы покинуть Османскую империю. Более того, был уже почти готов, реализовав большую часть имущества, получив взамен золото, драгоценности, как везде нужные и занимающие мало места. И лишь вопрос относительно направления бегства всё так же не был до конца решён. Его они вчетвером и обсуждали, собравшись у него, Клода, дома, да за распитием хорошего вина. Аллах не велит? Так никто из присутствующих не был фанатиком, а трое и вовсе приняли ислам лишь для вида, чтобы получить все полагающиеся правоверному выгоды. Бадревич, тот вроде как и воспитан был в магометанском духе, но всё равно, сербская кровь и незамутнённый разум не давали тому впасть в кликушество и отвергать всё, что не соответствовало Корану и проповедям мулл.

— Крымское ханство способно перехватить флаг воинов ислама из рушащегося Дома Османа, — уныло цедил Бадревич, баюкая в руках полупустой кубок с вином. — Там и я, и ты, Умар, знаем находящихся близ хана Менглы-Гирея людей. Там можно будет устроиться, там нашим знаниям найдётся верное применение.

— Знаем, — не пытался прямо возражать дю Шавре, но тут же пояснил своё скептическое отношение к подобному пути. — И крестоносцы знают, что после падения Османской империи им нужно будет ударить по тому, что станет надеждой мусульманского мира. По Крыму! А почти вся сила ханства в торговле рабами. Не какими-то, а христианскими, из европейцев, что Борджиа поклялись искоренить и казнить всех, кто в этом хоть раз участвовал. И они это делают, их нельзя купить, нельзя разжалобить, нельзя договориться. Пробовали.

— А ещё они вместе с Трастамара, — заворочался в кресле мрачный Карлос де Страбарро, который из-за своего происхождения и опыта знал об испанцах очень много. — Изабелла Католичка породнилась через дочь с тем, кто не только принял её поступки с морисками и марранами, но и развил их дальше, глубже. Сделал ещё опаснее для тех, кому мы теперь служим.

— Потому в Крым лучше не соваться, — подвёл черту де Совиньон, наиболее осторожный и не любящий риск из всех собеседников. — И уж тем более не в Мекку, там фанатики, их не предсказать. Сегодня скажут одно, а потом передумают. Хоть мы теперь и единоверцы, но… Опасно.

Против этого ничего не возразил даже Бадревич. Понимал, что находясь в озлоблении, могут первым делом посмотреть на лицо, на происхождение, а уж остальное — это как получится. Меж тем дю Шавре, чей разум работал быстрее и мощнее обычного из-за тяжёлых времён и большой опасности, изрёк новую идею, уже более интересную:

— Хорасан. Туда не так легко добраться, как до Крыма, но с караваном через Ак-Коюнлу это возможно. Есть обязанные мне люди, они не осмелятся отказать. Только…

— Что?

— Нужно поспешить, Луи. Пока ещё мы можем воспользоваться фирманами султана. Но это пока. Не знаю, что может случиться уже через несколько месяцев. Не станут ли эти бумаги всего лишь бумажками.