Чёрная сова - Сергей Алексеев Страница 33

— И правильно, — одобрил Репей. — А знаешь, что обратной дороги не будет?

Вслух Андрей ничего сказать не успел, даже шёпотом, но сделал некое движение губами вслед за своей мыслью, и Жора считал ответ.

— Хотел проводить и вернуться? — с насмешливостью искушённого старца спросил он. — Не выйдет у тебя, брат. Это я могу сейчас повесить трещотку на ворота и уйти. Куда глаза глядят. Не веришь?

Терехов пожал плечами. А Жора и в самом деле повесил её и показал руки.

— Видишь — свободен! Нигде ещё не был таким вольным, как здесь. Меня никто насильно не держит. Я в добровольном послушании перед Богом. Он милостив, пожелаю — и отпустит. А ты — перед прекрасной, но всё-таки земной женщиной. Это значит — в полной зависимости. Как ты думаешь, чья воля и власть сильнее, а чья справедливее?

Андрей бы и слушать его не стал, ушёл, но возникла уверенность: Жора пристанет, попрётся провожать, а в машине — Алефтина.

— Что ты хочешь доказать мне, Репей? — спросил он.

— Хочу, чтобы ты подумал. Хорошо подумал, прежде чем покупать билет в один конец. Готов ли ты служить женщине? Не заметишь, как она переведёт тебя на рабское положение. Разве не видишь, как она захватывает всё твоё время, желания, чувства? Ты уже принадлежишь ей, как вещь.

— Спасибо за помощь, — Терехов подал ему трещотку. — Неси службу, божий воин. Мне пора.

Как и ожидалось, Жора поволокся за ним.

— Слушать не хочешь? Напрасно! Да, ты её привезёшь на Таймыр, доставишь, куда попросит, а потом она уйдёт от тебя!

— Отстань, Репей, — сдержанно попросил Терехов и остановился. — Что тебе надо?

— Она уйдёт от тебя, Шаляпин. Уйдёт в свой мир! Или к другому. И ничем ты её не остановишь. Свидетельство о браке — липа! Её ничто не держит! Твои заботы, хлопоты, деньги? Грош этому цена! Исполнишь её капризы — и поминай как звали. Чувства? Да плевать ей на чужие чувства. Ей важнее свои собственные. Там эгоизм беспредельный! И она уйдёт на твоих глазах. Выпорхнет, как птица, и не поймаешь!

— Я и ловить не собираюсь!

— Неужели отвезёшь и выпустишь?

— Отвезу и выпущу.

Жора рассмеялся мелко, скрипуче, со звуком сторожевой трещотки.

— Ты-то выпустишь, в это можно поверить! Но отпустит ли она? А я знаю: не отпустит. И ты будешь рыскать в холодных горах! Искать, вспоминать, заново переживать. И выть на луну, как одинокий волк!

— Это ты о себе? — спросил Терехов, вспомнив полнолуние на Укоке и красные ракеты, запускаемые солдатами.

— О себе, Шаляпин, — честно признался Репей. — Ещё на Алтае уберечь хотел. Отвести беду от тебя.

— Благодарствую, отец Егорий! Или как там тебя величают?

— Не ёрничай! — вдруг сурово оборвал Жора и забежал вперёд. — Перед тобой должен признаться. И покаяться...

— Слушать не хочу! — Андрей оттолкнул его грудью, не прикасаясь руками. — Заткнись! И прочь с дороги.

— Запомни мои слова! — он отстал лишь на углу монастырского забора. — Когда у тебя возникнет желание её убить, вспомни меня! Мою участь. И не делай этого! А убить её захочется! Порвать на куски!

Густой туман смягчил ударную, жёсткую силу его слов, и они били в спину, позволяя устоять на ногах. Терехов всё же оглянулся и сначала не увидел Жоры, потом всё же разглядел: почему-то он стал маленький, вдвое убавившись в росте, хотя в тумане вроде бы, наоборот, всё вырастает. И догадался: Репей стоял на коленях и тянул к нему руки.

— Прости, брат! — взывал, как блаженный. — И прими покаяние! Столько напраслины возвёл! Оговорил я её! Охаял! До смерти греха не искупить!

И зачем-то ещё стал крутить трещотку над головой. Несвязная его речь напоминала городской шум, а он что-то говорил, сбивчиво, торопливо, но голос его уже путался с трещащим звуком и увязал в тумане. Слух у Терехова, как у всех людей поющих и себе на уме, был избирательным и не воспринимал ненужных нот. Потому что в этот миг он твёрдо решил покупать билеты и вылетать не из Новосиба, а, получив паспорт, переехать в Красноярск и стартовать оттуда, полагая, что розыскная волна катится медленно и вряд ли достигнет соседней области через неделю.