Выбор по Тьюрингу - Гарри Гаррисон Страница 33

– Боюсь, что тут вы совершенно правы. Наши действия могли быть лишь приблизительными. Так что сейчас, когда какая-то структура в одной части его мозга посылает в другую часть сигнал – например, команду шевельнуть рукой или ногой, – вполне возможно, что это не тот самый сигнал, который был бы послан до травмы. Но если хотя бы часть соединений, которые мы сделали, оказались правильными, то хотя бы некоторые из этих сигналов попадут более или менее туда, куда надо, где они вызовут приблизительно нужный эффект. А это самое важное. Предоставьте мозгу хоть капельку возможности, и все остальное он сделает сам. Это как при любой операции. Хирург всегда работает приблизительно. Он никогда не может в точности восстановить то, что было раньше, – но это обычно не имеет особого значения, потому что организм на многое способен сам.

Она взглянула на мониторы: артериальное давление, температура, дыхание и самое главное – энцефалограмма. По экрану плыли характерные волны, соответствующие нормальному глубокому сну. Увидев их, она с облегчением вздохнула. Результаты были, вне всякого сомнения, положительными. Все происходившее в последние недели подтверждало, что ее нетрадиционный, новаторский, непроверенный план все-таки может привести к успеху.

Ждавший в приемной Беникоф начал подниматься со стула, но она сделала ему знак снова сесть и сама уселась в мягкое кресло напротив.

– Победа! – радостно произнесла она долгожданное слово. – Когда вы видели его в последний раз, это было еще только начало. Я много работала с ним, помогала снова обрести доступ к воспоминаниям и мыслям, которые оставались на периферии сознания. У него еще многое путается, это неизбежно. Но он уже хорошо говорит, он сказал мне, сколько ему лет, – четырнадцать. А теперь он спрашивает про отца и мачеху. Вы понимаете, что это значит?

– Прекрасно понимаю – и счастлив, что первым поздравляю вас. Вы получили, по сути дела, мертвое тело с погибшим мозгом и восстановили его память в достаточной мере, чтобы довести ее до четырнадцатилетнего возраста.

– Ну, не совсем так. В какой-то степени это иллюзия. Действительно, у Брайана восстановлена значительная часть воспоминаний до четырнадцатилетнего возраста. Но далеко не все. Кое-чего еще не хватает, кое-что утрачено навсегда. В его памяти останутся пробелы, которые могут сказаться на многих его способностях и мыслях. Больше того, возраст этого среза далеко не точен. Некоторые нити, которые мы восстановили, до этого возраста не доходят, а другие тянутся гораздо дальше. Но важно другое – мы начинаем видеть нечто похожее на целостную личность. Еще пока не совсем завершенную, но способную обучаться. Перед нами во многом прежний Брайан – но, на мой взгляд, еще в недостаточной мере.

При этих словах она нахмурилась, потом заставила себя улыбнуться.

– Во всяком случае, сейчас об этом думать еще рано. Важно то, что мы уже можем добиться от него активного, сознательного сотрудничества. А это значит, что теперь можно переходить к следующему этапу.

– Какому?

Снэрсбрук мрачно взглянула на него:

– Мы восстановили почти все, что можно было восстановить «пассивно». Но есть множество категорий понятий, до которых мы просто еще не добрались. Например, Брайан, видимо, утратил все знания о животных – есть такая специфическая форма афазии, она уже наблюдалась при травмах мозга. Вероятно, наступил момент, когда полезный эффект от восстановления прежних немов Брайана начнет становиться все меньше. Поэтому, продолжая это делать, я намерена перейти к новому этапу. Можно назвать его переливанием памяти. Я предполагаю локализовать эти недостающие области – области знания, которыми обладает буквально каждый ребенок, но которых пока лишен Брайан, – и загрузить соответствующие структуры из базы общеизвестных данных системы «цик-9».

Беникоф задумался, хотел что-то сказать, но она жестом остановила его.

– Об этом лучше поговорим как-нибудь в другой раз.

Она тряхнула головой. На нее вдруг нахлынула невероятная усталость, которую она до сих пор сдерживала лишь усилием воли.

– Давайте съедим по бутерброду и выпьем по чашке кофе. Потом, пока Брайан спит, я запишу в историю болезни все, что уже сделано. Нам придется руководить каждым его шагом. А это значит, что мне – и компьютеру – нужно знать о нем больше, чем знает он сам.

Бинты, которые удерживали его в неподвижности, уже сняли, и остались только низенькие загородки по бокам кровати. Ножной конец кровати подняли, и тело Брайана больше не лежало горизонтально. Волоконно-оптический кабель, который через затылок уходил внутрь черепа, был почти не виден под повязкой. Все капельницы и провода, ведущие к приборам, убрали, оставив только несколько почти незаметных датчиков, прикрепленных к коже. Если бы не темные круги под покрасневшими глазами и не бледность, он выглядел бы почти здоровым.

– Брайан, – произнесла Эрин Снэрсбрук, не отрывая глаз от экрана энцефалографа, кривая на котором свидетельствовала о том, что больной пробуждается. Брайан открыл глаза.

– Ты помнишь, о чем мы недавно говорили?

– Да. Вы доктор Снэрсбрук.

– Очень хорошо. Ты знаешь, сколько тебе лет?

– Четырнадцать. Исполнилось. Что со мной случилось, доктор? Вы не хотите мне сказать?

– Конечно, хочу. Но все в свое время. Ты согласен, чтобы я объясняла тебе все понемногу, в том порядке, какой считаю нужным?

Брайан немного подумал и ответил:

– Наверное… Вы доктор, вы и лечите.

Ее на мгновение охватила радость. Немудреная шутка – но она свидетельствовала о том, что он в полном сознании.

– Хорошо. Если ты согласен, я обещаю рассказать тебе всю правду и ничего от тебя не скрывать. Но прежде всего – что ты знаешь об устройстве мозга?

– То есть о его строении? Это скопление нервной ткани внутри черепа. Оно состоит из большого мозга, мозжечка, варолиева моста и продолговатого мозга.

– Довольно точно. У тебя была мозговая травма, и тебе делали операцию. Кроме того…

– У меня что-то неладно с памятью?

Снэрсбрук удивленно посмотрела на него:

– Откуда ты знаешь?

На губах Брайана появилась слабая улыбка – он был доволен своей маленькой победой.

– Это очевидно. Вы хотели знать, сколько мне лет. Я смотрел на свои руки, пока вы говорили. Сколько мне лет, доктор?

– Немного больше.

– Вы обещали, что скажете мне всю правду.

Эрин предполагала держать эту информацию про себя, сколько будет возможно, она могла оказаться для Брайана очень болезненной. Но Брайан ее опередил. Нет, теперь только правда, и ничего, кроме правды.

– Тебе почти двадцать четыре.

Брайан медленно переваривал ее слова. Через некоторое время он кивнул.

– Ну ничего. Если бы пятьдесят, или шестьдесят, или что-нибудь в этом роде, дело было бы скверно, – значит, я прожил почти всю свою жизнь и ничего об этом не помню. А двадцать четыре – это ничего. Ко мне вернется память?