«ЦАРСТВУЙ НА СЛАВУ!» Освободитель из будущего - Петр Динец Страница 33

Параллельно войне с Персией, я занялся решением остальных внешнеполитических вопросов. Потому как для проведения реформ внутри империи, требовался мир «снаружи». Зная, что в 1830 году поляки в очередной раз восстанут, я старался работать на опережение. Мне особенно не нравилась идея о независимости Царства Польского, ибо поляки лелеяли мечту о Речи Посполитой «от моря до моря», а осуществление этой мечты означало войну с Россией, Австрией и Пруссией. То есть опять нарушало тот, хоть и не идеальный мир, который только-только воцарился в Европе. Но и выгоды от пребывания Царства Польского в составе империи я не видел. Для Александра это был престиж. И хотя польские территории были экономически немного развитее коренных русских земель, особой прибыли казна от этого не видела, как и стимула в развитии остальной империи. Зато жертв и средств, для сохранения порядка и подавления восстаний империя тратила ох как много.

Именно поэтому, я сначала попытался вернуть Польшу Пруссии, как это было до Наполеоновских войн. В случае согласия Фридриха Вильгельма, я надеялся обменять польские земли на Мемель - незамерзающий порт на Балтике. Пользу России я видел в любом случае. Справятся прусаки с Польшей, значит, будет спокойствие на границе, не справятся, то получат серьезный гнойник, который будет их ослаблять, что тоже нам на руку.

А посему я навестил своего свекра в его летней резиденции - Пареце, благо Шарлотта и так собиралась туда ехать с детьми. Учитывая, что после сражения у Шуши война с персами была практически выиграна, а Паскевич с Ермоловым и без моих советов прекрасно справлялись, я мог уехать со спокойным сердцем. Свое предложение я озвучил королю без обиняков, дабы у него не возникло подозрений в нечестной игре. Но король прусский, посовещавшись с министрами, решил отклонить мое предложение. Он всегда был не решительным и не любил перемен, так что на него я особо не рассчитывал. Но надеялся, что его министры убедят короля принять мое предложение, тем более что для Пруссии оно имело свои выгоды. Увы, мои надежды оказались тщетны. Пришлось перейти к плану «Б» и предоставить-таки полякам независимость. Этот вариант являлся менее предпочтительным, ибо всегда существовала опасность, что поляки захотят большего, и будут стремиться к возрождению Речи Посполитой, или примкнут к врагам империи, ежели им пообещают новых земель за счет России, как это уже делал Наполеон. Но все же была высока вероятность того, что поляки погрязнут во внутренних распрях, или на время будут вести себя тихо, чтобы укрепить то, чем они уже владеют. Плюс, это давало возможность произвести обмен населением, дабы пресечь будущие территориальные конфликты. В этом случае имелся хороший шанс на то, что новообразовавшееся польское государство будет стремиться вернуть себе земли населенные, прежде всего поляками, то есть Краков, часть Силезии и Померании. То есть их территориальные претензии будут в первую очередь к австриякам или прусакам, что меня полностью устраивало, так как эти конфликты ослабляли соседей империи и давали ей возможность оставаться в стороне и проводить необходимые преобразования.

А засим, в конце октября 1826 года, я пригласил в Петербург наиболее значимых польских военных и политиков. Большинство из них перешло на русскую службу, но это не мешало им лелеять мечты о независимости. Об их взглядах и участии в подпольных организациях мне было прекрасно известно трудами полковника Соколова. На этом я и строил свой расчет. То есть я надеялся, что приглашенные господа достаточно хотят независимости своей отчизны, дабы принять мое предложение, но также достаточно здравомыслящие, чтобы не настаивать на большем, на том, что я не смогу дать. На их патриотизм указывало их участие в войне против России на стороне Наполеона, а на их здравомыслие указывал их переход не русскую службу. Будь они фанатиками, сидели бы они, где-нибудь в Париже или в Лондоне.

Поляки оказались попросту ошеломлены моим предложением. И эта внезапная возможность обрести независимость без крови и пота, сделала их гораздо сговорчивее. Настолько, что они приняли мою пропозицию по разделу территории и по обмену населением. Зато пришлось пообещать им оставить оружие и боеприпасы, достаточные для пятидесятитысячной армии, на что я дал согласие. Мы составили договор регулирующий сроки и порядок обмена населением, торговые отношения и пошлины, порядок выдачи политических преступников. Так что обратно поляки уехали в спешке, дабы успеть подготовиться к упорядоченному обретению независимости.

Беседе с поляками, предшествовала нелегкая беседа со старшим братом Константином, который был наместником Царства Польского. Хотя он и не обольщался насчет любви поляков к империи, он все же лишался престижной и доходной должности. Да и маман попыталась вмешаться. Пришлось жестко пресечь попытки родственников надавить, что не способствовало нормальным родственным отношениям. В итоге Константин получил сто тысяч рублей годовой ренты, дабы иметь возможность поддерживать свой уровень жизни и обещание соответственной командной должности. Константина я особенно не опасался, ибо армия и жандармский корпус управлялись лояльными мне генералами, но он считался либералом, и был довольно популярен в армейской и придворной среде, а потому я не хотел лишней конфронтации.

В итоге, первого января я издал декрет о независимости Царства Польского в указанных границах. К этому времени князь Чарторыйский сформировал первое правительство независимой Польши. Забегая вперед, скажу, что в течение двух лет мы произвели обмен населением и вывели наши войска. Довольно скоро поляки погрязли в политических распрях, а посему в 1829 году они приняли решение избрать диктатора, сроком на пять лет, коим стал князь Радзивилл. Прусаки и особенно австрияки восприняли независимость Польши довольно холодно, так как это нарушало сложившийся баланс и угрожало их польским провинциям. Это на время повысило недоверие к России, но с другой стороны, добровольный отказ от Польши никак не смотрелся актом агрессии, а посему другие насущные европейские проблемы вскорости отодвинули польский вопрос на второй план.