Магия на грани дозволенного - Анастасия Колдарева Страница 33

В зашторенное окно барабанил дождь, огонь в камине давно испустил дух, и погасли последние угли.

Сон опять где-то задерживался, застрял на полпути. Дэн ворочался с боку на бок в постели – уставший, вымотавшийся за день. То под одну щеку подпихивал краешек одеяла, то под другую. То на живот переворачивался, то на спину, закидывая руки за голову и уныло разглядывая черный потолок.

Он отыскал в столовой, принес и повесил на стену заводные часы – старые, с треснувшим стеклом и скопищем мух за циферблатом. Сейчас их нудное тиканье доводило до ручки: сначала он, как овец, отсчитывал секунды, чтобы заснуть. Потом, во втором часу ночи, когда уже стало мерещиться, что маятник переместился в голову и начал раскачиваться, ударяясь в виски, Дэн принялся разрабатывать план, как бы побыстрее и с минимальными затратами сил раздолбать проклятую вещицу. А уж когда дверка над циферблатом с отвратительным скрипом крутанулась на петлях, откуда-то из недр вывалилась птичка и гаркнула во всю свою хриплую, ржавую глотку, Дэн с мученическим воплем подскочил на кровати, схватившись за голову, и уткнулся лицом в колени.

Невыносимо!

За окнами завывал шквальный ветер, от порывов которого дрожали стекла в оконных рамах, в доме было пусто, холодно и тихо, как в склепе.

Хотя стоп!

Из коридора донесся слабый скрип.

Мефисто и его «гениальные» убийства? Дэн замер, напрягая слух. Нет, цепи не гремели, кандалы не стучали об пол, да и противного холодка, бегущего по коже каждый раз при приближении призрака, не чувствовалось. Может, показалось?

Скрип повторился снова.

Дэн торопливо натянул джинсы и застегнул ремень. Сунул ноги в ботинки и на цыпочках подошел к двери. Выглянул в коридор. И успел заметить, как мелькнул на повороте к лестнице край светлой рубашки.

Ага! Похоже, Лис что-то прятал на чердаке.

Сердце в груди пустилось вскачь, от возбуждения на теле мгновенно выступила испарина, и стало жарко, влажно, липко. Стылый воздух в коридоре впился в разгоряченную кожу тысячей ледяных иголок.

Чувствуя, как плохо контролируемая сила щекочет мышцы, судорожно стискивая кулаки, Дэн направился к лестнице. Пыльная рассохшаяся деревянная ступенька громко скрипнула под подошвой. Он застыл как вкопанный, внутренне чертыхаясь и сжав зубы так, что те заскрежетали.

Как же Лисанскому удалось прокрасться по этой лестнице практически бесшумно?!

Бочком, бочком, по стенке, вздрагивая при каждом звуке, проклиная старые доски и весь дом в придачу, Дэн наконец поднялся на чердак и очутился перед убогой низенькой дверцей, к которой то ли в насмешку, то ли для солидности был приделан прямо-таки исполинский чугунный засов. Оставалось загадкой, как несчастная дверца еще не рухнула под его тяжестью. Держалась она на двух ржавых петлях и честном слове: дунешь – рассыплется в труху.

Сквозь щели между рассохшимися досками пробивался тусклый желтоватый свет. Свеча, догадался Дэн. Осторожно наклонился, стараясь не коснуться дверцы, и приник глазом к одной из щелей.

Так и есть, в дальнем конце помещения горела свеча. Видимо, Лисанский только что зажег ее. Тени метались по углам и россыпям всевозможного хлама – Дэн заметил несколько сломанных стульев и огромное старинное трюмо с пожелтевшим от времени мутным зеркалом, затянутым паутиной и густо покрытым пылью. Остальные вещи – а их, судя по внушительным размерам помещения, было немерено – скрывал мрак.

Раздался скрип, и тут Денис увидел Лисанского – тот приподнял крышку древнего сундука и склонился над ним. Дэн отчетливо видел профиль Лиса и тонкие пальцы, перебирающие какие-то бумажки, свитки, карандаши и книжки. Бледные губы шевелились, но прочесть по ним что-либо было невозможно.

– Отлично, – прошептал Лисанский чуть громче. – Иди-ка сюда, – он извлек из сундука толстую рыхлую папку с бумагами и шариковую ручку. Вытащил несколько листков, закрыл сундук, выложил бумаги на низенький столик, подвинул свечу ближе, опустился на корточки и принялся что-то усердно выцарапывать на бумаге.

Дэн наблюдал не моргая. Подозрения сменились недоумением, недоумение – разочарованием и усталым раздражением. Что это еще были за выкрутасы? Лисанскому не хватило места в гостиной? В собственной спальне? В целом доме? Зачем он ждал глубокой ночи, чтобы вылезти из своей конуры и подняться в эту захламленную, пыльную, грязную паучью обитель? Что прятал в сундуке? Кому писал письмо – а в том, что Лисанский писал именно письмо, Дэн не сомневался. Согнувшись в три погибели у двери, не сводя настороженных глаз с Лиса, он мгновенно насочинял с десяток сценариев, и каждый из них, каждая мысль, вспыхивающая в воспаленном мозгу, подливали масла в огонь разгоравшейся в груди ярости.

Магистр был прав – Лисанский писал матери!

Или нет, он обращался к друзьям отца: просил их вытащить его из заключения, прислать печать на выход (а возможно ли такое – передать печать не из рук в руки, а, к примеру, на бумаге?).

С кем еще он мог связаться? Интернатские приятели, помогавшие ему проводить ритуал пробуждения водного демона, были вне досягаемости: один умер, другой сошел с ума, третий за причастность к убийству Руты угодил в катакомбы. Из остальных вряд ли кто стал бы отвечать на письма арестованного. Разве что подружка… Была ли у Лисанского подружка? Черт его знает.

Дэн медлил, не зная, на что решиться, и в памяти одно за другим стали всплывать события из прошлого. Старательно подавляемая ненависть судорогой скрутила ноющие от жажды движения мышцы.

Он терпел слишком долго. Запирался у себя, не выходил часами до тех пор, пока голод или насущные потребности не выгоняли его в гостиную или ванную комнату. Против воли прислушивался к шорохам, движениям, скрипу половиц и монотонному звучанию голоса Мефисто. Упражнялся в магии сутки напролет, чтобы на сей раз победа осталась за ним, чтобы наконец взглянуть в глаза подыхающему врагу и насладиться его агонией.