Летнее утро, летняя ночь - Рэй Брэдбери Страница 33

Клариссу будто оглушили.

– И это еще не все. – Самую главную новость Эгги-Лу приберегла на конец.

– Что там еще? – мрачно спросила Кларисса.

Эгги-Лу молча обвела взглядом комнату и уютно свернулась под теплыми одеялами. Через некоторое время она проговорила:

– Я скоро умру.

Клариссу так и подбросило в кресле, и ее волосы разметались в соломенном изумлении.

– Что?

– Что слышала. Я скоро умру. – Эгги-Лу со значением улыбнулась. – Вот так тебе, чтобы не воображала!

– Это ты сейчас придумала, Эгги-Лу! Врунья несчастная!

– А вот и нет! Не веришь – спроси у моих родителей или у доктора Нильсона! Они тебе скажут! Я скоро умру. И у меня будет самый шикарный гроб. Папа так решил. Ты бы слышала, как он теперь со мной разговаривает. Придет вечером, сядет вот в это кресло, где ты сидишь, и берет меня за руку. Мне его почти не видно, только глаза. Странные какие-то. И у нас начинается беседа. Он говорит, что гроб у меня будет золоченый, изнутри атласная обивка, настоящий кукольный домик. И кукол можно будет с собой взять, он обещал. А для моего кукольного домика он купит участок земли, и я там смогу играть без помех, вот так-то, Воображуля! Причем место будет высокое, чтобы я царила над всем миром. И вообще, и вообще, и вообще, я буду самая красивая и в куклы буду играть сколько захочу. У меня будет нарядное зеленое платье, как у тебя, и бабочка-данаида, и встретит меня не какой-нибудь там дядя Питер, а настоящий АПОСТОЛ Петр.

Кларисса сидела с каменным лицом, сгорая от нестерпимой зависти. У нее навернулись слезы, и она в нерешительности поднялась с кресла, не сводя глаз с Эгги-Лу.

Со сдавленным криком она бросилась прочь из комнаты, кубарем скатилась по лестнице, выскочила на свет весеннего дня и, заливаясь плачем, побежала по газону к себе домой.

Как только Кларисса захлопнула за собой входную дверь, ее окружили аппетитные запахи маминой кухни. Мама резала яблоки и укладывала их в подготовленную форму для шарлотки; Кларисса получила выговор за дверной грохот.

– Ну и ладно! – Дочка поерзала розовыми панталончиками по обеденной скамье. – Какая все-таки вредина Эгги-Лу!

Мама Клариссы подняла глаза.

– Вы опять за свое? Сколько раз тебе сказано…

– Она собралась умирать и теперь сидит в кровати и дразнится, дразнится. Вообще уже!

Мать выронила кухонный ножик.

– Ну-ка, ну-ка, повтори, что ты сказала, милая моя?

– Она скоро умрет и теперь надо мной издевается! Мама, ну скажи, что мне делать?

– Что тебе делать? Сейчас? Или когда? – Немое замешательство. Мать вынуждена была сесть на стул; ее пальцы судорожно теребили фартук.

– Надо ей помешать, мама! Чтобы этого не произошло!

– Это в тебе говорит доброта, Кларисса. Ты такая заботливая.

– При чем тут доброта, мама! Ненавижу ее, ненавижу, ненавижу!

– Что-то я не поняла. Если ты ее ненавидишь, то почему собираешься ей помешать?

– Не помогать же ей!

– Но ведь ты сама сказала…

– Мама, ты мне только хуже делаешь! – Она горько расплакалась, кусая губы.

– Одно слово – девчонки. Вас не разберешь. Ты хочешь помешать Эгги-Лу или не хочешь?

– Хочу! Обязательно надо ей помешать! Чтобы ничего у нее не вышло. Чтобы не хвасталась своей… палочкой! – Кларисса замолотила кулачками по столу. – Чтобы не задавалась: «У меня есть, а у тебя нету!»

У матери вырвался вздох.

– Ах вот оно что. Кажется, понимаю.

– Мама, а можно, я умру? Только первой! Чтобы ей утереть нос. Пусть завидует!

– Кларисса! – Под ситцевым фартуком кремосбивалкой зашлось сердце. – Как у тебя язык повернулся! Нельзя говорить такие вещи! Прямо беда с тобой!

– Почему это нельзя? Ей можно, а мне нельзя?

– Да что ты знаешь о смерти? Это совсем не то, что ты думаешь.

– А что это?

– Ну, как сказать… это… это… Господи, Кларисса, что за дурацкий вопрос. Ничего ужасного в этом нет… Естественное явление. Да, вот именно, естественное явление.

Мать разрывалась между двумя правдами. Ведь у детей своя правда – неискушенная, одномерная, а у нее своя, житейская, слишком обнаженная, мрачная и всеохватная, чтобы открывать ее милым несмышленым созданиям, которые с заливистым смехом бегут в развевающихся ситцевых платьицах навстречу своему десятилетнему миру. Тема и в самом деле щекотливая. Как и многие другие матери, она решила уйти от грубых реалий в область фантазии. Бог свидетель, о хорошем говорить проще; да и зачем ребенка травмировать? Поэтому она дала Клариссе такое объяснение, которого та ждала менее всего. Она сказала:

– Смерть – это долгий, крепкий сон и, скорее всего, с разными интересными видениями. Вот и все.

Каково же было ее удивление, когда дочка взбунтовалась хуже прежнего:

– В том-то и дело! Что обо мне ребята в школе подумают? Эгги-Лу надо мной смеяться будет!

Мать резко поднялась со стула.

– Ступай к себе в комнату, Кларисса, и больше меня не дергай. Свои вопросы задашь позже, но сейчас, ради бога, дай мне собраться с мыслями! Если Эгги-Лу действительно умирает, мне нужно немедленно зайти к ее маме!

– А можно сделать так, чтобы Эгги-Лу не умерла?

Мать заглянула ей в глаза. В них не было ни понимания, ни сочувствия – только блаженное неведение и первобытная зависть, а еще детское желание неведомо чего, неведомо в каких размерах.

– Да, – не своим голосом сказала мать. – Нужно сделать все, чтобы Эгги-Лу не умерла.

– Ой, спасибо тебе, мамочка! – торжествующе воскликнула Кларисса. – Мы ей устроим!

Мать вяло улыбнулась, прикрывая глаза:

– Уж постараемся!

* * *

Миссис Шеперд подошла к дому Партриджей с черного хода и постучалась в дверь. Ей открыла миссис Партридж.

– О, здравствуй, Элен.

Миссис Шеперд пробормотала что-то нечленораздельное и переступила через порог, еще не надумав, что сказать. И только присев на угловой диванчик, выдавила:

– Я только что узнала про Эгги-Лу.

Натужная улыбка исчезла с лица миссис Партридж. Она медленно опустилась рядом.

– Мне не хочется об этом говорить.

– И не нужно, ни в коем случае. Я только подумала…

– О чем?

– Глупо, конечно. Но я усомнилась, правильно ли мы воспитываем своих детей. Может, внушаем не то, что нужно, или молчим о чем-то важном.

– Не понимаю, – сказала миссис Партридж.

– Видишь ли, Кларисса завидует Эгги-Лу.