Вавилонские сестры и другие постчеловеки - Брюс Стерлинг Страница 33

Перевод: М. Клеветенко, 2006.

Комната обошлась Тейлору в двести тысяч песет в день. Несколько лет назад местные власти закрыли здание как непригодное для проживания. С тех пор в нем так и не удосужились сделать настоящий ремонт.

Комната гордо смотрела в единственное окно с видом на закопченную вентиляционную шахту – вытянутую коробку, наполненную звуками и запахами, с квадратом синего испанского неба наверху.

Теоретически в здании запрещалось готовить, но, увы, вздыхал толстый владелец гостиницы, хоть от этих плит только и жди пожара, сами подумайте, сеньор, что нам остается делать? Большинству постояльцев не по карману ходить по ресторанам – все деньги вложены в оплату дороги через пролив. Теперь все спят и видят, как бы перебраться в Африку, а мы помогаем по мере сил. Эх, были бы сами помоложе...

Как же, помогаешь, подумал Тейлор, свои карманы набивать ты помогаешь, старый лицемер, но вслух ничего не сказал.

Через окно вместе со средиземноморскими ароматами доносились обрывки музыки и разговоров, а тепловатый бриз вяло шевелил грязный белый тюль. Словно старуха перебирала остатки материи на распродаже.

Тейлор, наполовину в тени, лежал на узкой кровати с торчащими пружинами. Он так и не снял измятого льняного костюма. Взгляд упирался в отставшие от стены обои. Когда-то давно штукатурка треснула и прорвала пеструю бумагу, извергнувшись водопадом меловой лавы. Тейлор вспомнил белые известковые пласты под Ла-Маншем, такие удобные для прохождения. Как там работа? Уже хватились его? Удивляются, наверное, что он так внезапно бросил почти законченный проект. Хотя вряд ли, всем наплевать.

Июль в Альхесирасе выдался необычно жарким. Жара так расслабляла, что голова отказывалась соображать. Тейлору приходилось постоянно напоминать себе о цели своего путешествия, но разум блуждал, и Тейлор все время забывал, зачем оказался в Альхесирасе. Впрочем, пока ему не нужно было ничего делать, только ждать.

Еще неделю назад, когда Тейлор, преследуя сбежавшую жену, оказался в этом шумном портовом городе, он был совсем другим человеком. Огонь и решимость. Все было просто и ясно, как вакуум.

Он пересечет границу, затем – море, направляясь к Земле Максвелла. Там он отыщет Обри. Спросит, хочет ли она вернуться? Если она ответит согласием, что ж, тогда все снова станет хорошо и славно. (Тейлор еще не думал, как им удастся обойти глобальный запрет на возвращение с Земли Максвелла.) Если она откажется, сначала он убьет ее, а затем Холта. Вот так, что может быть проще?

Однако через семь дней иссушающей мозг жары, от которой не спасало даже пришествие ночи, его миссия уже не казалась Тейлору такой простой. Словно между самим действием и его результатом появился некий зазор, отставание фаз, смутно вспомнился термин. (Инженер – всегда инженер, даже потерянный и сломленный горем безумец. Чертовски жалкое зрелище.) А возможно, сам план действий уже не казался Тейлору ясным и безошибочным. (Для описания этого состояния технические термины не подходили.)

Наверное, первым ему следует убить Холта. Разве не он – главный виновник того, что случилось? Именно Холт разрушил частную жизнь Тейлора, равно как и весь мировой порядок. Очевидно, смерть Холта решит все проблемы, и Тейлору даже не придется спрашивать Обри, вернется ли она к нему?

С другой стороны, Тейлор уже не был уверен, хочет ли он, чтобы жена вернулась? Скорее всего эти предатели, Холт и Обри, стоят друг друга, и ему следует, не говоря ни слова, просто застрелить их обоих...

Нет, так нельзя. Разве только ради банальной мести, бросив почти завершенную работу, проделал он этот путь в жаре и пыли вместе с сотнями тысяч пилигримов и эмигрантов? Неужели его ждет такой энтропический конец? Тейлору хотелось ощущать сладостное присутствие живой и осязаемой Обри, а не испытывать извращенное удовлетворение, глядя, как она умирает. Даже Холт не должен умереть. Тейлор оставит в живых и его. Да, Холт виноват, но кому, как не Тейлору, понимать, что двигало им: любовь к изящным решениям, роман с музой физической точности и красоты. Разве они с Холтом не были simpatico, друзьями – оба инженеры, пусть даже их научные интересы никогда не совпадали?

Из вентиляционной трубы раздались удивительно четкие звуки – пели по-испански (несколько мгновений песня звучала отдельно от сопровождающих шумов). Похоже, кто-то настраивал радиоприемник: реклама, гитарный перебор фламенко, безошибочно узнаваемые на любых языках убогие тексты «мыльных опер»... Наконец нерешительный бездельник поймал нужную волну. Передавали вездесущий старый американский рок. Не веря своим ушам, Тейлор слушал, как полузабытые слова, спотыкаясь, карабкаются через подоконник.