Закон меча - Дмитрий Силлов Страница 33

– по местным обычаям повесить, отрубить голову, снять кожу, посадить на кол, до экзотических, а именно:

– по обычаю северных народов сделать из негодяя «красного орла», вытащив легкие через спину,

– по обычаю степняков вспороть живот, отрезать от задницы кишку, приколотить ее гвоздями к столбу, и заставить Варяжку вокруг того столба бегать, стимулируя бегуна раскаленной кочергой и делая ставки, добежит ли казнимый до конца кишечника или потеряет сознание от боли, и если потеряет, то на каком витке,

– по обычаю восточных народов отреза́ть от него по кусочку, раны прижигать, а отрезанное заставлять съедать…

Ну и так далее.

Я искренне удивился познаниям присутствующих – надо же, какие эрудированные люди, прекрасно знающие культурные особенности соседей! И про себя порадовался, что живу во времена телевидения и интернета, когда народу есть чем развлечься, пощекотать себе нервы, при этом не выпуская никому кишки. А тут же вообще никакой альтернативы. Охоться, воюй, закатывай пиры – но это для богатых. Бедным же из развлечений остается только бухать как не в себя кислую бурду или же кого-нибудь на кол посадить. Смотреть, как человек корчится в муках, и радоваться, что на заостренное бревно посадили не тебя, а кого-то другого…

Илья Муромец с Добрыней стояли неподалеку и молчали. Понятно почему – давали народу возможность проораться, выпустить пар. Причем, судя по лицам богатырей, они давно приняли решение.

И я не ошибся.

Народ стал выдыхаться – вопили давно, я и позавтракать успел, и одеться, и послушать народные рацпредложения. А еще до орущих начало доходить то же, что до меня: начальство молчит и неодобрительно смотрит из-под бровей, того и гляди начнет принимать решительные меры.

– Хорош горлопанить! – выкрикнул уже знакомый мне Васька Долгополый. – Пущай батька Илья да дядька Добрыня свое слово скажут.

– Вот спасибо, – недобро хмыкнул в бороду Илья. – А слово наше такое будет. Я Варяга в Киев-град повезу, к князю Владимиру на справедливый суд. Ну, а дядька Добрыня тут останется вместо меня, за заставой присмотрит.

Народ начал глухо ворчать, словно растревоженный медведь в берлоге. И за всех опять Долгополый высказался:

– Уж не обессудь, батька, но не любо нам такое твое слово. Этот супостат на наши земли орду навел, которая немало русичей жизни лишила. Нешто мы сами справедливый суд свершить не способны?

Добрыня усмехнулся.

– Дурак ты, Васька. Варяг – это ж не смерд, что на твоем подворье курицу спер. Князь Ярополк Святославич, брат князя Владимира, Варяга братом названым почитал. И хоть не кровное то родство, а воинское, но наш князь такие узы почище кровных уважает.

– Так Владимир с Ярополком врагами были… – начал было Васька, однако Добрыня его перебил:

– То не нашего ума дело, а княжеского. Тот, кто Ярополку братом был, пусть даже названым, тот и Владимиру брат. Потому батька Илья и решил пленного в Киев везти. Или ты, Василий, решил самолично судить княжьего брата?

Долгополый поднял обе руки, признавая поражение:

– Прости, дядька Добрыня, мое скудоумие. И всех нас прости, не додумали сгоряча. Оттого вы с Ильей Муромцем над нами и стоите, что мысли ваши за горизонт ходят, а наши – не далее крепостного амбара.

– Вот и ладно, – сказал Илья. И, заметив меня, поднял брови: – Ишь ты, быстро наш герой оклемался. Как нога, не болит?

– Благодарю за заботу и лечение, – проговорил я, подходя ближе. – Гляжу, ты моего пленника решил в Киев везти?

– А ты что, против? – хмыкнул Добрыня.

– Да нет, – пожал я плечами. – Просто подумал, что коль я его добыл, то мне его судьбой и распоряжаться.

На самом деле мне было по барабану, что будет с Варяжкой, тут его повесят или в Киеве голову отрубят. Просто подумал, что сидеть здесь, на маленькой заставе, и ждать нового набега степняков мне как-то тухло будет. Конечно, из-за Алены можно было б и задержаться, скажи она сегодня ночью другие слова. Но она сказала то, что я услышал, а услышав – сделал соответствующие выводы. Когда тебя поблагодарили один раз, не стоит напрашиваться на повторную благодарность, ибо можешь быть за навязчивость послан куда подальше. Не мой случай. А значит, ничего более в маленькой крепости меня не держит. Ну и на самый известный город Руси этого времени посмотреть захотелось – когда еще будет возможность организовать такую экскурсию?

Илья прищурился.

– Что ж, твоя правда. Полонянин твой, тебе и решать.

Я сделал глубокомысленное лицо, почесал подбородочный ремень шлема, посмотрел на грозовые облака, собирающиеся над побитой и обожженной крепостной башней, и изрек:

– Думаю, ваше с Добрыней решение верное. Только, Илья, не обессудь, но я сам в Киев поеду. Коль добыча моя, мне ее и везти.

– Добро, – на полном серьезе кивнул Муромец. – Самолично-то справишься?

– Без тебя – нет, – честно ответил я.

– Так бы и сказал – возьми с собой в Киев, – негромко буркнул богатырь, так, чтоб другие не слышали. – А то затеял тут скоморошьи песни: моя добыча, мне решать.

– А ты б без тех песен меня с собой взял? – усмехнулся я.

Илья ничего не ответил, отозвался Добрыня:

– Хитер ты, богатырь, как я погляжу. Но такую хитрость мы уважаем. Как и храбрость с удачливостью. А поскольку того и другого тебе не занимать, думаю, в пути будешь ты нашему батьке подспорьем, а не обузой.

* * *

Ехать решили немедля.

Илье подвели его коня – здоровенного зверя, другой бы, думаю, такого здоровяка на своей спине не выдержал. Похож был тот конь на знаменитого владимирского тяжеловоза с такой пышной, косматой и длинной гривой, что от подобного обилия волосатости немного смахивал на мамонта. Кстати, думаю, эту гривищу специально не стригли – в бою она вполне могла защитить животное от удара мечом.

Илья взлетел в седло легко, будто и не весил килограммов сто двадцать, а то и поболее. Плюс на круп его коняги пленника положили, спеленатого ремнями, точно египетская мумия. И дополнительно еще ремнями прикрутили, чтоб не свалился, сработав быстро и сноровисто. Ну да, ну да, навыков такого рода местным воинам точно не занимать, сам так катался совсем недавно, нюхая потную лошадиную спину и охреневая от прилива крови к голове.

Мне тоже привели моего трофейного коня, который был ожидаемо вымыт, вычищен, оседлан, наверняка накормлен и демонстративно обижен. Когда я подошел, он фыркнул и отвернул морду – припомнил, как я его плетью охаживал.

– Ну извини, – сказал я, приближаясь с некоторой опаской. – Я ж это, без понятия был, будешь ты слушаться или нет.

Конь попытался повернуться ко мне задом. Опасный маневр. Лягнет – мало не покажется.

Выручил Добрыня. Подошел к коню, скормил морковку, что-то пошептал на ухо. Конь покосился на меня недоверчиво. Богатырь еще пошептал, развел руками, мол, блин, ну пойми ты, по-другому никак было.