Синий билет - Софи Макинтош Страница 33

– Одно из них символизирует тебя, – объяснила Марисоль, когда я рассказала ей свой сон. – Одно символизирует меня. А другие два символизируют наших детей.

Она отвернулась от меня. Налила воды в дымчатый стакан, который мы нашли под раковиной. Каждое ее движение меня словно било током. Но мне не было неприятно.

– Очень может быть, – согласилась я.

Я была готова бухнуться на землю и исцеловать ей ноги, каждый пальчик. Она раскраснелась, но оставалась невозмутимой. Словно всю жизнь тут прожила. Она пила, и при каждом глотке ее горло двигалось.

– Давай-ка измерим друг дружку, – предложила она, поставив пустой стакан. – Будем отслеживать, с какой скоростью растут наши младенцы.

Измерять было нечем: ни рулетки, ни линейки, поэтому мы воспользовались пальцами – обычной материнской единицей длины. Мы измерили свои вздутые животы.

– У меня тридцать семь пальцев в окружности, – сказала я.

– Тридцать девять. У меня больше. Я еще больше вырасту и стану как гора.

Она вытянула руки вперед, и я подумала, что наши тела сроднились. Я вообразила себе, как они отзываются на сигналы китов или летучих мышей.

На другой день мы лежали в длинной траве, там, где выросший вокруг хижины дикий сад сливался с лесом.

– Здесь хоть можно свободно дышать, – сказала Марисоль. – Это уже что-то. Когда в последний раз мы по-настоящему дышали? А когда в последний раз мы забывали о внешних обстоятельствах?

И мы забыли о внешних обстоятельствах. Мы углубились в лес, беседуя на ходу без опаски, и нам было легко произносить слова вслух.

– Меня зовут Калла. И я рожу ребенка. Скоро. Меня зовут Калла, и это мой ребенок.

– Меня зовут Марисоль. Я хочу привнести что-то новое в этот мир. Что-то настоящее.

– Меня зовут Калла, и я хочу быть матерью, потому что… Потому что.

Я взглянула на небо, на листву, пытаясь найти вескую причину для своего желания. Мне было трудно понять, почему я решилась на это. Мне нужно было со всего разбега наткнуться на стену, даже если при этом я рисковала разбиться вдребезги.

– Потому что, как мне казалось, все говорило за то, что это правильно. Каждая клеточка моего тела, – произнесла я. Ну вот, наконец попыталась это сформулировать.

– Молодец, – одобрила Марисоль. – Родить ребенка – это и самое рациональное, и самое иррациональное решение из всех возможных в нашем мире. В этом чертовски ужасном и прекрасном мире, который я не перестаю любить, хотя я много об этом думала, и оценила и просчитала все возможные варианты жизни.

Она остановилась и ткнула ногой в ствол дерева.

– Хотелось бы знать об этом больше, – сказала я.

– И что, это изменило бы твое решение?

Я подумала о своем темном ощущении.

– Нет, не думаю.

– Меня зовут Марисоль, и я знала, что буду хорошей матерью. Я это всегда знала. И считала, что заслуживаю своего шанса в жизни.

– Меня зовут Калла, и я хотела сделать свой выбор.

Каким же это могло показаться абсурдом, даже несколько лет назад, – думать о себе как о матери. У меня тогда были слабенькие руки, как лапы мертвого цыпленка, и пустое сердце. Я постоянно уставала. Я не меняла постельное белье. Я ела так, как будто за мной кто-то наблюдал: тайком, стоя над раковиной.

– Когда думаешь о себе вот так, твои мысли становятся самосбывающимся пророчеством, – заметила Марисоль, когда я постаралась ей объяснить свои мысли. – Но это не значит, что ты этого не заслуживаешь.

Она шла по залитой солнцем лужайке медленно, лениво. Вернувшись в хижину, мы вошли в ванную, разделись догола и стали изучать свои тела на предмет клещей. Я нашла одного у нее под коленом и, вытащив его пинцетом, раздавила большим пальцем прямо у нее на коже. От него осталось кровавое пятнышко. Мне захотелось прильнуть горячей щекой к ее бедру, закрыть глаза и замереть так на несколько секунд, что и я сделала.

О, наши тела все еще понуждали нас делать разные вещи: в желании оставалась еще некая надежда. Я знала, что печаль скопилась во мне, точно вода, загнанная под землю. Я знала, что уже не буду той же, что прежде, что бы со мной ни случилось. Но я все же была жива. Во мне все еще бежала кровь. Я была словно с содранной кожей, один на один с миром, с его кошмаром, но и с его красотой. Впусти его в себя, думала я как раз перед тем, как Марисоль рывком подняла меня и впервые поцеловала в губы. Впусти мир в себя.