Корвус Коракс  - Лев Гурский Страница 32

Я покаянно вздохнул, и это подействовало: Фишер смягчился.

– Ладно, не дрейфь, – утешил он меня. – У меня бывало и похуже. Помню, в лесу под Смоленском, когда я лежал со сломанной ногой и гранатой без запала… Короче, тебе подфартило: дедушка Вилли плохого не посоветует… Та-ак, прикинем диспозицию… Это еще что? У тебя все окна в квартире выходят во двор? И нет ни одного, которое на улицу?

– Все – во двор, – доложил я. – Улицу можно видеть только из окна, которое в подъезде, где у нас лестни…

Старик, не дослушав, выскочил за дверь. С лестничной площадки до меня донеслось: «Дурацкая планировка! Кто так строит?» Двадцать секунд спустя Фишер вернулся обратно и торжественно возвестил:

– Тебе опять везет, поздравляю. Наружки возле дома я не вижу, а раз я не вижу, стало быть, ее и нет. Значит, тебя еще не вычислили, но это, сам понимаешь, вопрос времени… Ну что ты застыл, как зимняя муха? Ты уже давно должен собирать вещи… Эй, куда тебя понесло? Зачем тебе такая идиотская сумка? Выкинь ее, она тебе свяжет руки. Рюкзак в этом доме есть?

Я притащил из кладовки два рюкзака – свой и отцовский. Мой был сразу забракован («невместительный! пижонский! вообще не рюкзак, а говно!»), а старый папин, с которым мой покойный родитель когда-то ходил в турпоходы, Фишеру внезапно приглянулся.

– Настоящий армейский сидор, – сдержанно похвалил он, – брезент и кожа, сейчас таких не выпускают. Выглядит неказисто, зато вес держит и лямки не оторвутся. Складывай только самое необходимое: деньги, документы, смену белья, продукты… Вижу, ты уже нацелился со мной спорить? Что тебе не так?

– Насчет продуктов… – Я замялся. – Мы с вами их вчера…

– Ты хочешь сказать, что неприкосновенный запас вчера тоже закончился? И нет резерва на самый крайний случай? Эх! Деточка, для человека твоей комплекции ты на удивление много лопаешь… Молчать! Не смотреть на меня так! И не сметь пререкаться! Что дозволено ветерану, не дозволено молодняку, закон природы… Да, чуть не забыл: о живой природе. С ней надо расстаться. Когда человек в бегах, он заботится только о себе. Улавливаешь мысль?

Я еще не понимал, куда он клонит.

– Пора избавиться от домашних птиц, – объяснил старик. – Скворцов, раз они знают карту, отошли своей девушке – она ведь добрая и отзывчивая? Она не станет морить их голодом тебе назло? А твой вещдок, этого ворона, выпусти на свободу. Не откладывай на потом… Ну чего ты насупился? Служба, понимаю, но сейчас тебе не до авторских прав на «ой-мама-Шикотан-Шикотан»… Давай тащи сюда носителя. Покорми его пирожком на дорожку, скажи «До свидания!» – и пусть летит на все четыре стороны…

Моя надежда уберечь от Фишера тайну ворона испарилась.

– Нельзя его отпускать, – пробормотал я, – это не из-за моей службы. Он, Вилли Максович, стоит сумасшедших денег…

– Не пори чушь! – отмахнулся старик. – Никакая птица такого калибра не может стоить сумасшедших денег. Если, конечно, она не проглотила голубой карбункул. Или… А ну постой! Смотреть на меня, не моргая! Ты вчера говорил, что на этом носителе записан твой контрафактный болгарин… Ты что, мне вчера соврал? Ты – мне – врал?!.

Не успел я опомниться, как уже стукнулся затылком о потолок: это Фишер, обеими руками ухватив меня за ворот, резко приподнял над головой и плотно вжал в стенку. Я затрепыхался, но не сдвинулся ни на сантиметр – словно меня придавило деревом.

– Не совсем… – задушенно пробулькал я из-под потолка. – Там взаправду он… новый альбом Киркорова… то есть он сверху…

– Сверху, говоришь? И что под ним? А? Чего я не знаю?

– Там еще… старая запись… Но пообещайте… что не убьете…

– Кого не убью? Тебя, деточка? А есть за что?

– Не меня… Птицу…

– Птицу? – В глазах Фишера мелькнула искра удивления. Он ослабил хватку, позволив мне сползти на пол, а затем поднял меня на ноги. – Иннокентий, ты в своем уме? Какого рожна мне гробить старого ворона? Что в нем такого ужасного?.. Ла-а-адно, не трону я его, слово дедушки Вилли. А теперь выкладывай все начистоту!..

Отдуваться одному за чужую фонограмму мне не хотелось. Я принес клетку с носителем и поставил ее на письменный стол.

– Пусть он вам сам и выкладывает, – буркнул я. После чего потеребил расческой прутья и сказал: – Дрю-жьба!

Никакой реакции. Ворон выслушал меня со скучающим и равнодушным видом, как будто он внезапно онемел или потерял память.

– Бастует, – догадался Фишер. – Не одобряю, но понимаю. Без порции баланды кайлом не машут. Тащи его пайку, будем кормить.

Оба пирожка, оставленные ему с вечера, носитель раздербанил за считаные секунды. Подобрал крошки, прочистил клюв и обронил:

– Др-рюжьба мэжьду…

И вновь замолчал, выжидательно глядя на нас с Фишером. Похоже, он установил новые расценки: один пирожок – одно слово.

– Начало многообещающее, – заметил старик. – А что дальше? Продолжение последует? Или это уже вся твоя уникальная запись?

– Там еще много, – с отчаянием сказал я. В эту минуту мне уже самому захотелось свернуть шею наглому пернатому шантажисту. – Там разговоров часа на полтора, и на русском языке, и на немецком… Но этот гад опять вымогает добавку. Только у нас…

– Только у нас ничего уже не осталось, – подхватил вслед за мной Вилли Максович. – Кое-кто вчера вечером вздумал сэкономить и не закупил еды побольше. Значит, теперь вырисовываются две возможности: или мы будем его зверски пытать, пока он не запоет, или ты сейчас же расскажешь сам. И раз уж я обещал не трогать птицу – да и времени, честно говоря, на это не остается, – первую возможность мы исключаем… Ну, вперед, деточка. Я тут посижу, а ты все изложишь вкратце. Даю тебе пятнадцать минут…

Мне хватило десяти.

При первом упоминании о Сталине Фишер, как я и боялся, сурово сдвинул брови и заиграл желваками, но затем выражение свирепости стерлось. Моя сбивчивая и обрывочная история произвела на старика ошеломительное воздействие. По его лицу пробежала целая гамма быстро сменяющихся чувств – от сомнения и настороженного любопытства до какого-то буйного дикарского веселья. Под конец моего рассказа Вилли Максович вскочил с места, схватил клетку обеими руками и заключил ее в объятия. Испуганный ворон, вообразивший, что сейчас-то ему наконец вломят за шантаж, торопливо упрятал голову под крыло, сжался в бесформенную черную кляксу и притворился трупом. Однако Фишер не собирался никого наказывать. Наоборот, он нежно огладил прутья клетки.

– Иннокентий, ты балбес! – счастливым голосом объявил старик. – И не просто балбес, а балбес феноменальный. В силу своего дремучего невежества ты даже не понял, что к тебе попало…

Осторожно, словно в руках у него оказалась хрустальная ваза или взведенная мина, Фишер водрузил клетку с вороном обратно на стол и в радостном возбуждении забегал по комнате, бормоча:

– Поразительно! Поразительно! Теперь ясно, почему ничего не было в сейфе! Сукин сын не стал бы прятать и птицу, и бумаги в одной квартире… Звуковая дорожка переговоров плюс оригинал протокола – это же полный карт-бланш… Найдем бумаги – им не отвертеться…