Солдат императора - Клим Жуков Страница 32

– Видал, сучье семя, с тыла пикинеров вперед перекинули! И как успели только?! – восхищенно прошипел гауптман Конрад Бемельберг, персону которого и оберегал мой спадон. – Их же там пушками покрошить должно было немеряно!

– Внимание! – отозвался центр голосом Фрундсберга, которому, казалось, не нужны были никакие глашатаи, – Равняйсь!

– Равнясь-равнясь-равнясь – прокатилось по строю.

– Оружие к ноге!

– К ноге-ноге-ноге! – звучный стук тысяч древок.

– На плечо!

– На плечо-плечо-плечо! – не мене звучный и очень ободряющий лязг древок о латы.

– Оружие к бою!

– К бою-бою-бою – и грозный шелест тысяч опускаемых пик и алебард.

– Внимание!

– Трам! Трам! Трам-тара-та-там! – размерено отозвались барабаны.

– Впере-е-ед марш!

Не знаю, как описать мои чувства. Все слова бледнеют, просто нет в человеческом языке правильных, верных слов. Это можно только пережить.

Ты на всем огромном поле один одинешенек. Перед тобой тысячи беспощадных тренированных убийц, чьи глаза смотрят только на тебя, чье оружие тянется только к твоему горлу, чья совокупная злобная воля вот-вот раскатает твою жалкую душонку в тонкий блин. Они все идут к тебе одному. С целью искромсать, растоптать, убить. Их очень много. Очень, а ты один. Спасения нету, липкий страх заполняет все существо. Потому что убежать нельзя. Надо шагнуть вперед.

Самый мужественный поступок в моей жизни – этот первый шаг. Все равно, что прыгнуть с замковой башни… вниз, на жесткую и жестокую брусчатку, к неминучей смерти.

Но когда ты делаешь этот шаг… когда я его сделал… я вдруг понял, что я не один! Что со мной сотни товарищей, с которыми делили пыльный плац, ругань капрала, плащ на ночлеге, кубок вина, краюху хлеба. Которые идут с тобой плечом к плечу, тоже сделав этот первый шаг. Которых физически невозможно подвести, предать и бросить на поле. И тогда стрела воли срывается с тугой тетивы души и летит вперед, становясь частицей общего роя, который сливается в единое, всепоглощающее ничто. После этого не страшно.

Смерть – основа любого страха, тебя не касается, ты бессмертен, ведь разве может умереть нечто несуществующее? Ты бессмертен, а значит и бесстрашен.

Конрад Бемельберг выражал те же мысли гораздо короче и проще, как я не научусь, наверное, никогда: «Парни! Вы ландскнехты! Солдат часто убивают, скоро убьют и вас! Но! Ландскнехты пребудут вовеки веков, а значит, и вы не умрете никогда!»

Строй шел на врага, что успел вывести за ров шеренг с десять. Нам досталась самая большая баталия, над которой вились знамена Берна и Унтервальдена, та самая, которой я залюбовался в начале битвы. Очень длинный фронт её потребовал, чтобы и мы развернулись, пусть даже в ущерб глубине формации.

И вот они все ближе. Я вижу оскаленные рты и перекошенные лица, доспехи и одежды, запачканные пылью, а у многих и кровью, кирасы, попятнанные пулями и три ряда наконечников пик. С виду очень острых. А над ними целый лес алебард, глеф и куз, словом, всякого страшного шипасто-угловатого железа.

Мы идем коротким шагом. Семьдесят шагов в минуту или что-то в этом роде. Только не смешать линию, остальное сейчас не важно. Швейцарцы медленно выступают вперед: изо рва выбирается новая шеренга, а все передние делают шаг вперед. Мы сближаемся, всего пять десятков шагов, а как далеко!

Тридцать шагов. Двадцать пять. Двадцать. Флейты и барабаны не замолкают. У врага тоже самое. Пятнадцать шагов. Двенадцать. Десять. Пики уже почти касаются друг друга. Семь.

Две чудовищные расчески медленно схлестывают свои зубцы.

Началось.

Пикинеры встают на месте, почти врастая в землю. Их оружие ударяется о древки неприятеля, чтобы сбить их пики в стороны. Берн и Унтервальден осторожно напирают. Им деваться некуда – надо вывести в поле как можно больше людей, иначе их положение очень невыгодно, они не могут развернуть весь строй, который больше чем на половину остался за валом.

Вдоль всего фронта слышится треск и звон, от соударения шести сотен окованных древок и стальных наконечников. Всё это в полном молчании, только слышится сиплое напряженное дыхание ближайших товарищей. Швейцарцы держат пики коротко, ловко отбивая выпады наших доппельзольднеров, они пытаются все вместе подобраться поближе. Пока нет убитых и раненых, пока мы только разминаемся, но это не надолго.

– Vorwerts marsch! – разносится команда, и звучат свистки фельдфебелей – это бернские командиры решили форсировать события.

Весь их огромный строй как-то разом бросается вперед, насаживаясь на пики, впрочем, это обманчивое впечатление.

Вот тут и началось то, о чем рассказывали старшие товарищи.

Не зря пикинеры примеривались своим оружием. В сближении они отбили почти все пики в стороны без ущерба для себя и теперь уверенно достают наших при каждом уколе. Мы не остаемся в долгу. Треск и звон усиливается с каждой секундой. В симфонию войны включаются первые крики умирающих или раненых, им вторит рык разъяренных солдат, команды и свистки офицеров.

Как непохожи наши новые враги на давешних гасконцев, чьи цепи мы сожрали в считанные минуты, как огонь сухую солому! Нынче легкой победы не жди, да и будет ли она?

Я все вижу. Товарищи колют, как заведенные. Никакого фехтования. Один человек сам по себе ничего вообще не значит. Ты бьешь в строй врагов, он бьет в тебя. Ты прикрываешь свой строй, он прикрывает тебя. Укол, отбив, выпад.

Пики удерживаются обратным хватом на уровне плеч, острием направлены вниз. Поэтому отбива всего два: направо и налево. Все просто. Не до изысков. В тебя летит острие, ты отбиваешь, товарищ из второго ряда колет из-за твоей спины. Безрезультатно, как правило. И тут же возвращает пику, прикрывая тебя от укола справа, а ты выпадом тычешь в неприятеля. Уколы сверху, снизу, с боков.

Очень много чего происходит с боков. Не зевай. Оба глаза чуть не к ушам, достать могут в любую секунду с любого направления, а ты даже не увидишь. Одному фронт взглядом не перекрыть, вся надежда на соседей с флангов, со второго и третьего ряда.

Мешанина пик. Скрежет и рев по всему фронту. Начинают падать люди. Некоторые кричат и корчатся, мешая и своим и чужим, другие лежат тихо и уже никому не мешают. Убитые. Раненные. Еще и еще. Впереди кто-то падает, на его место тут же выходит боец второй шеренги. Укол, укол, отбив, выпад, отбив. Треск и звон.

Я вижу, как один швейцарец получает острием в шею, но не падает, а прыгает вперед, дико разинув перекошенный рот, что-то вереща и плюясь кровью. Руками и пикой он пытается сгрести наши древки и прижать их вниз, но кригскнехты отрабатывают двойное жалование. Вторая и третья шеренга на чеку. Сразу три пики ловят его на жала, которые упираются в грудь и рвут подмышки. Швейцарец отлетает назад и падает фонтанируя красным.

Берн давит все сильнее. Унтервальден не отстает. Мы начинаем заметно подаваться назад.