Комбриг из будущего. Остановить Панцерваффе! - Олег Таругин Страница 32

Читать и смотреть было откровенно противно – особенно после прохождения первого «Тренажера». Поскольку насмотрелся на действия продвинутых еуропейцев по самое не хочу. Например, та девочка-подросток из оставшегося безымянным белорусского хутора. И расползающееся на бриджах возжелавшего плотских утех немецкого лейтенанта мокрое пятно. И короткие толчки отдачи пистолета в руке. Такое не забудешь. Никогда.

Но Кобрин смотрел и читал. Вдумчиво, не пропуская ни одного файла, ни одного видео. Запоминал. Осмысливал. Анализировал. Потому что знал: так нужно, без этого не поймешь эпохи, с которой он теперь намертво повязан кровью; не станешь для нее своим. Не прочувствуешь, под каким чудовищным давлением извне тысячи лет жили и боролись предки. Давлением в том числе и информационным, и психологическим. Ложь ведь тоже оружие, порой куда страшней штыка или гранаты. И, кстати, да, именно что кровью – как собственной, так и своих бойцов. И неважно, что сугубо технически кровь была не его, а реципиента – проливал-то ее он! По собственной воле. И вторгнувшихся на родную землю врагов убивал тоже он. Многих – лично. Ага, именно так, именно «на родную»! И какая разница, что он родился совсем на другой планете и в другом времени? Не зря ведь сказано – «русский – не национальность, а состояние души»? Или вот это: «я – русский человек грузинской национальности»? ^[7] Вот о том и речь…

Почему все это вспомнилось комбригу именно сейчас?

Да, наверное, именно потому, что «устаревшие, слабовооруженные и картонные» легкие танки только что в хвост и гриву разнесли весь тыл немецкой мехгруппы! Потеряв при этом всего пять машин из четырех десятков. Две из которых еще можно восстановить своими силами, даже не дожидаясь подхода рембатовской «летучки»…

* * *

Появления облепленных десантом танков немцы не ожидали. Когда впереди раздались тяжелые удары гаубичных снарядов и выстрелы башенных орудий, колонна остановилась. Поначалу все казалось понятным: попали в засаду, в последнее время противник частенько использовал подобную тактику. Сейчас боевые части перегруппируются, выдвинут вперед бронетехнику и при поддержке пехоты отбросят обнаглевших русских. А у тыловиков будет очередная отличная возможность сфотографироваться на фоне сгоревших и развороченных взрывами боекомплекта советских панцкеркампфвагенов и раскиданных вдоль шоссе трупов. Почему нет? Нужно же послать в рейх, любимой жене или невесте, письмо с парочкой фотокарточек. Пусть liebe Frau und Fräulein видят, как он героически сражается против орд азиатских дикарей. Пусть даже и не он лично: кто об этом узнает? Поедет на побывку – расскажет, как все обстояло «на самом деле». И что вот конкретно этот панцер сжег именно он. А потом, когда огонь стих, сфотографировался с повисшим из люка обгорелым танкистом, больше похожим на покрытую лаком черную головешку. Ведь вид испуганно закатывающей подведенные по последней моде глазки белокурой любимой так возбуждает. Как и ее жаркий шепот, влажно обжигающий шею:

«Oh, mien lieb, nicht wahr? Sie – ein Held! Fuhrer ist stolz auf dich! Komm zu mir! Ich vermisse dich!..» ^[8]

Но все вышло совсем не так.

Со стороны леса вдруг рванулись, стреляя с коротких остановок, десятки легких танков. Нескольких залпов осколочно-фугасными, поддержанных массированным пулеметным огнем, хватило, чтобы на дороге воцарился хаос. Взрывы, пламя разлившегося из бочек и канистр бензина, удушливый дым, свистки пытавшихся навести порядок унтеров, крики офицеров, истошные вопли раненых и сгорающих заживо…

Наводчики советских танков безнаказанно расстреливали грузовики с пехотой, топливом и армейским имуществом, тянущие пушки артиллерийские тягачи, полевые кухни и цистерны-водовозки, машины связи, многочисленный гужевой транспорт. Снаряды «сорокапяток», конечно, не могли разнести в клочья броневик или грузовую машину, но на то, чтобы разворотить кабину или продырявить борт, их мощности вполне хватало, порой даже с избытком. Пожалуй, даже удар четырехорудийной гаубичной батареи не был бы столь эффективен, как беглый обстрел из сорока пушек, способных за считаные секунды переносить огонь в любом направлении. Более чем километровый участок шоссе затянуло пылью и дымом, но носящиеся вдоль дороги легкие танки даже не собирались прекращать стрельбу. Или, что скорее, практически безнаказанное избиение, поскольку пока в их сторону звучали лишь единичные винтовочные выстрелы и нечастые пулеметные очереди. Немцам, правда, удалось установить несколько минометов, но попасть в постоянно маневрирующие танки было почти нереально, да и опасности осколки пятидесятимиллиметровых мин для них не представляли.

«БТ» и «двадцать шестые» сталкивали в кювет горящие и просто застывшие на пробитых скатах автомобили, давили гусеницами разбегающихся гитлеровцев и стреляли из всех стволов. С коротких остановок и, войдя в азарт, с ходу. Пусть и не особо прицельно, но как тут промажешь, если бьешь в упор, с какого-то десятка метров? Да и комбриг разрешил не экономить боеприпасы. Скрежетал под траками сминаемый металл, орали попавшие под гусеницы немцы. Рвались в охваченных пламенем кузовах снаряды и минометные мины. Получившие в бок осколок или пулеметную очередь, почти по-человечески кричали умирающие лошади, которых было по-настоящему жалко. В искореженных прямыми попаданиями бронетранспортерах новогодним фейерверком трещали, разлетаясь искрами, взрывающиеся патроны, гулко хлопали детонирующие в огне гранаты…

Спешившиеся перед началом атаки советские пехотинцы вперед, как и оговаривалось, не лезли, чтоб не быть передавленными собственными танками. Организованно залегли, обстреливая шоссе из трех «ДП» и винтовок. Поскольку промазать с такого расстояния было сложно (хоть и промахивались, разумеется, первый день воюют), гитлеровцам стало совсем кисло. Бежишь от танка – получаешь пулю, прячешься от пули – рискуешь попасть под гусеницы или быть разорванным снарядом. Вот и выбирай, какой именно смертью лучше за любимого фюрера погибнуть…

Разгром оказался полным. Полным, неожиданным и быстрым.

А вот по автобусам и фургонам с красными крестами на бортах и крышах не сделали ни единого выстрела. Разумеется, осколкам и рикошетам все одно, в какую сторону лететь, так что стекол те лишились в первые же минуты боя, но прицельно по санитарному транспорту не стрелял никто. Об этом комбриг особо предупреждал утром, перед началом атаки на мост:

– Сегодня у вас будет первый бой. Но все вы читали в газетах и слышали от боевых товарищей о том, что живодеры-фашисты с особым удовольствием убивают наших раненых и медиков. Бомбят, расстреливают с самолетов, давят танками, сжигают из огнеметов. Но мы – бойцы Красной Армии! Мы не воюем с ранеными. Иначе станем такими же убийцами, как эти нелюди! Сами станем нелюдями. Но я убежден, что этого не произойдет, мы останемся людьми, а не скотами! Всем все ясно? Добро, тогда продолжаю…

Прохрипела, донося приказ Кобрина, забитая помехами рация в танке комбата-два; хлопнула в затянутом дымом небе ракета зеленого огня. Разгоряченные боем, вошедшие в боевой раж танкисты не сразу заметили сигнал, что стоило гитлеровцам еще нескольких уничтоженных единиц транспорта и десятка солдат. Над шоссе повисла еще одна ракета, в эфире цветасто заматерился комбриг. Сообщивший, что если некоторые, которые не эти, а совсем даже наоборот, похерят приказ и немедленно не отойдут, то он кое-что и кое с кем сделает в особо извращенной форме (слышать его могли немногие – радиофицированных машин было меньше десятка на оба батальона), и танки начали отходить, сползая с насыпи и перегруппировываясь. Продолжая постреливать в сторону противника, торопливо полезло на броню пехотное сопровождение, первым делом грузя раненых.