Тайна дочери пророка. Сердце Фатимы - Франциска Вульф Страница 32

– Допустим, – муэдзин продолжал рассматривать флакончик. – Так что, вы сказали, сюда входит? Мирра, шалфей и тимьян?

Али выжал из себя улыбку, но внутри у него все клокотало. Его так и подмывало бросить в лицо этому старому зануде: «Пей или подыхай, но оставь меня в покое». Пока он сдерживался, но насколько ему хватит выдержки, Али не знал.

– Да, Аллах воистину велик и всемогущ, заботясь о своих чадах, – прохрипел муэдзин. – Нам не хватало вас, Али аль-Хусейн, на праздновании рамадана. Уж не заболели ли вы сами?

Али стиснул зубы. Он чувствовал, что накопившаяся ярость вот-вот выльется наружу. В этом городе ему никогда не будет покоя. Какая необходимость следить за каждым его шагом? Разве он не свободный человек? Неужели он должен отчитываться перед кем-то в своих поступках?

– Я не мог отлучиться из дома, – сдержанно ответил Али, – потому что ребенок приболел. Окончание рамадана мы скромно отпраздновали дома.

Муэдзин кивнул:

– Ах, да. Я слышал, у вас живет ребенок. Кажется, девочка?

– Да, – жестко отрезал Али.

– Мне неловко говорить об этом, – продолжал муэдзин, – но некоторые правоверные граждане нашего города проявляют недовольство, что вы, известный и образованный человек, скрываете в своем доме ребенка, к тому же девочку. Вы подаете дурной пример. – Он заговорил тише. – Хочу быть с вами откровенным, Али аль-Хусейн. Я понимаю опасения этих людей, хотя и не разделяю их. Я знаю вас как добропорядочного и богобоязненного человека. Но вы не женаты. – Он сокрушенно пожал плечами. – Простому народу не дано мыслить – они судят по тому, что видят. Вы окружили себя диковинными вещами, занимаетесь науками, от которых они далеки, почти не посещаете мечеть. Как я могу вас защитить? Всемилостивейший Аллах вручил мне судьбы людей. Мой долг – уберечь прихожан от пороков, заботиться о чистоте их душ, чтобы потом они могли попасть в рай. Но если их душевное спокойствие нарушается, я обязан обратиться к эмиру с просьбой разобраться в возникшей проблеме. И мне бы очень не хотелось, чтобы город потерял такого замечательного врача, как вы.

Али сжал за спиной кулаки. Он слишком часто сталкивался с косностью людей, чтобы удивляться ей. Однако каждый раз приходил в бешенство. Как ему сейчас хотелось сдернуть с лица муэдзина его фальшивую улыбку!

– Можете успокоить своих прихожан. Дело в том, что эта девочка – моя дочь. Супруга умерла вскоре после рождения ребенка, и ее родственники взяли девочку к себе, поскольку мне было трудно управляться с младенцем. Теперь пришла пора возвратить ребенка отцу, и я с радостью взял на себя этот священный долг, возложенный на меня всемогущим Аллахом.

Муэдзин скривил губы. Возразить было нечего.

– Хорошо, – изрек он наконец. – Я доведу эту историю до сведения прихожан, если они снова обратятся ко мне. – Он слегка поклонился. – Да благословит вас Аллах.

– Вас тоже, – ответил Али. – И не забудьте регулярно принимать лекарство.

Когда за муэдзином закрылась дверь, Али с облегчением вздохнул.

У него было ощущение, что он несколько дней и ночей подряд работал без отдыха. Воистину Богу незачем карать грешников, обрекая их на вечное проклятие.

Ад уже есть на земле, его создали сами люди. Али устало потер лоб.

– Али! – Дверь приоткрылась. Мишель, стоя на цыпочках, пыталась ухватиться за дверную ручку. – Можно войти?

Али улыбнулся.

– Конечно, малышка. Входи. Я только что проводил последнего пациента.

Девочка подбежала и вспрыгнула к нему на колени.

– А этот дядя с длинной бородой – он что, Санта-Клаус?

Али не знал, что ответить. Он не имел ни малейшего понятия, кто такой Санта-Клаус. Вероятно, это кто-то из того мира, в котором жила Мишель. Мира неизвестного и непонятного.

– Расскажи мне про Санта-Клауса, – попросил Али. – Он добрый или злой?

– Он добрый, – ответила девочка. Ее милое личико осветилось улыбкой, в глазах блеснул огонек. – У него длинная борода и санки. И олени. Он приносит подарки.

– Тогда этот человек не Санта-Клаус, – твердо сказал Али. Он поцеловал ее в благоухающие розовым маслом волосы. Мишель, в платье из красного шелка, нижний край которого был расшит желтой вышивкой, была необыкновенно хороша. Наверное, так выглядят ангелы, подумал он. Ах, если бы то, что он сказал муэдзину, было правдой! Если бы это очаровательное существо с горящими голубыми глазами и лучезарнейшей улыбкой было его ребенком! Его маленькой родной дочкой. Как это было бы чудесно.

– Почему ты улыбаешься? – Мишель серьезно посмотрела на него. Меж ее бровей образовалась складочка, которая сразу напомнила ему о Беатриче. Она часто смотрела на него с таким выражением.

Али погладил ее по голове:

– Просто вспомнил что-то очень хорошее.

Его ответ, кажется, полностью удовлетворил Мишель. Она снова прильнула к нему. Затем, словно вспомнив о чем-то важном, выпрямилась и стала что-то искать. Наконец с гордым видом протянула ему свернутый кусок пергамента.

– Это я для тебя нарисовала.

Али с умилением стал рассматривать какие-то непонятные круги, штрихи и пятна. Мишель, очевидно, раздобыла где-то чернила и перо и поэкспериментировала на пергаменте.

– А что здесь на твоем рисунке?

– Это ты. А это я. – Мишель тыкала своим крохотным указательным пальчиком в какие-то кружки, которые только при очень большой фантазии можно было назвать человеческими головами. От них во все стороны тянулись какие-то странные длинные линии. Али решил, что это волосы. – А это Саддин. Он следит за нами.

Али как током ударило: Мишель изобразила кочевника в виде ангела. А ведь они никогда не говорили о его смерти. Может быть, она догадалась? Али когда-то слышал, что дети обладают более тонким чутьем, чем взрослые, и знают больше того, что им рассказывают.

А может быть, она просто услышала о смерти кочевника из разговора слуг?

– А что здесь? – спросил Али, указывая на четвертый круг в левом верхнем углу рисунка. – Это солнце?

Мишель передернула плечиками.

– Не знаю, – сказала она. – Это просто каракули.

У Али захватило дух: каракули имели форму глаза!

Чем дольше он всматривался в рисунок, тем четче казалось изображение.

Мишель снова ластилась к нему.

– Когда придет мама?

Али вздохнул. Из всех вопросов, которые задавала малышка, этот был самым страшным. Что он мог ей ответить?

Разве что назвать какой-нибудь срок, надеясь на то, что она в силу своего возраста не уличит его во лжи? Нет, он этого не сделает. Он не может лгать ребенку. Ни за что на свете.

– Не знаю, – тихо произнес Али. – Поверь, я и сам хотел бы это знать.