Право крови - Ричард Кнаак Страница 32

Во сне Ульдиссиана охватило странное беспокойство. Казалось, над ним вдруг нависло нечто недоброе, стремящееся завладеть его душой, пока он, спящий, беззащитен.

Беспокойство набрало такую силу, что Ульдиссиан начал пробуждаться. Однако, открыв глаза, он увидел над собой вовсе не какую-то адскую тварь вроде той, что напала на спутников, а безупречно прекрасный лик Лилии. Присевшая рядом, аристократка склонилась к нему.

– Не захворал ли ты, любовь моя? – прошептала она.

– Давно ли… давно ли ты здесь, со мной?

– Только что воротилась. Ты так мирно спал, что мне не хотелось тебя тревожить. Прости, если нарушила твой покой.

Ульдиссиан сдвинул брови. Теперь, после пробуждения, его тревога многократно усилилась… только причина ее находилась не в лагере – скорее, где-то поблизости.

– Лилия, – пробормотал он, – ступай-ка к костру, к остальным. Ступай прямо сейчас.

– Отчего? – подняв брови, удивилась она. – Что случилось?

– Делай, что говорят…

Быстро поднявшись, Ульдиссиан едва не толчком отправил светловолосую девушку к середине лагеря и, к немалому собственному смятению, обнаружил у костра только Мендельна.

– Где Ахилий? – резко спросил он брата. – Где Серри?

– Ахилий пошел поохотиться, – оглядевшись, отвечал Мендельн. – А Серри, по-моему, должна быть где-то неподалеку. Она всего-навсего отправилась собрать побольше хвороста…

– Ульдиссиан, я уверена, она вот-вот вернется, – вмешалась Лилия, пытаясь унять тревогу дюжего крестьянина. – Причин для волнений нет…

Однако Ульдиссиан чуял недоброе, причем где-то близко, совсем близко. Еще немного, и…

За спиной Мендельна послышался шорох. Испуганный, брат Ульдиссиана поспешил к остальным.

Из зарослей выступила Серентия.

Ульдиссиан перевел было дух… но тут позади дочери торговца на свет костра вышел незнакомый темноволосый человек. Превосходивший ростом даже Ульдиссиана, он несколько уступал ему в ширине плеч, но силой явно обладал немалой. Лицо новоприбывшего лучилось благожелательностью, а манера держаться кое в чем напомнила Ульдиссиану отца… однако все это утратило важность, как только крестьянин разглядел, во что незнакомец одет.

Одет он был в ризы служителя Церкви Трех – и притом, надо заметить, одного из высших ее иерархов.

– Ульдиссиан, – заговорила Серентия, – я привела с собой друга. Его зовут Малик, и он хочет помочь нам.

Ульдиссиан едва не нахмурился. Кому-кому, а Серентии следовало бы понимать, как он воспримет появление священнослужителя – особенно после смуты в Сераме. Конечно, Серентия всю жизнь была девицей довольно верующей, но он полагал, что теперь-то все это для нее позади. О чем она только думает?

– Я пришел предложить вам заступничество Церкви Трех, – учтиво добавил Малик и развел руки в стороны, будто показывая, что безоружен. В глазах его ярко вспыхнуло отражение пламени костра, устремленный на Ульдиссиана взгляд едва ли не завораживал. – Сие дитя рассказало мне об ужасной несправедливости, учиненной над тобою от имени Собора Света. Церковь Трех отнюдь не одобряет столь чудовищного поведения. Мы убережем тебя от всех угроз со стороны пособников Пророка…

Несмотря на все, с ним случившееся, несмотря на глубочайшее отвращение к подобным Малику, Ульдиссиану в глубине души захотелось послушаться этого человека. В этом священнике чувствовалось некое понимание. Казалось, ему ведома по-прежнему таящаяся в сердце крестьянина боль. Ульдиссиан открыл было рот, собираясь пригласить пришедшего в лагерь…

Но в этот миг пламя костра прянуло вверх, взметнулось выше темени рослого священнослужителя. Малик невольно отшатнулся прочь от разбушевавшегося огня… а, отшатнувшись, оторвал взгляд от Ульдиссиана.

Казалось, чья-то рука сорвала с крестьянина накинутое на голову одеяло. Казалось, он ненадолго ослеп, ослеп подчистую… и только теперь понял, что Малик, пусть на короткое время, заворожил его, подчинил себе его мысли и чувства.

– Серри! – взревел Ульдиссиан, вмиг закипев от ярости. – Серри, живее ко мне! Живее!

Без заминки, словно Серентия не расслышала или отчего-то не смогла послушаться, не обошлось. Но вот, охваченная сильнейшей дрожью, темноволосая девушка вскрикнула и отбежала от Малика. Не успевший схватить и удержать ее, жрец взглянул на Ульдиссиана с невыразимой злобой.

Как только Серентии удалось улизнуть, в лагерь толпой хлынули воины – конные, пешие, в латах, в сдвинутых на лоб капюшонах… Подобных Ульдиссиан уже видел и неприязнью к ним проникся не меньшей, чем к инквизиторам из Собора Света. Возможно, воины Церкви Трех и звали себя «мироблюстителями», но на поверку были ничем не лучше головорезов под командованием недоброй памяти брата Микелия. Стремились они к одному – к власти над людскими умами и душами, а тех, кто, вроде Ульдиссиана, не преклонял перед ними коленей, отыскивали способы обвинить во всех смертных грехах.

В мгновение ока крестьянин заново пережил несчастья, постигшие Серам, снова увидел ту же самую ненависть, снова услышал ту же самую ложь…

– Ну, нет! – прорычал он бегущим к нему. – С меня хватит!

Воздух подернулся рябью.

Словно сметенные незримой дланью, мироблюстители разлетелись во все стороны. Двоих с такой силой швырнуло о ближайшие деревья, что их тела обвились вкруг стволов, точно стебли ползучих вьюнов. Еще один воин, взлетев над землею на добрый десяток ярдов, скрылся в густой листве. Прочие, оглушенные, попадали наземь у границ лагеря.

– Впечатляюще, – все тем же отеческим тоном объявил Малик, не в пример своим прихвостням, не поддавшийся действию неведомых сил. – Какие таланты ты мог бы развить, при должном обучении… Подумать только, что ты сумел бы освоить…

Глаза его сузились, снова необычайно ярко сверкнули в отсветах пламени.

Под навалившейся сверху сокрушительной тяжестью Ульдиссиан рухнул на четвереньки. Казалось, его вот-вот вомнет в слежавшуюся землю. Каждый мускул напрягся, каждая жила вздулась, в голове зазвенело, будто череп готов разлететься в куски. Крестьянин отвел взгляд в сторону, но от сотворенных священнослужителем чар освободиться не смог. Мендельну с Серентией пришлось еще хуже: оба уже распластались ничком по земле. Лилии Ульдиссиан не видел, однако мысль о том, что в эту минуту она тоже изо всех сил борется за жизнь, придала ему сил, помогла пусть с трудом, но встать на колено.