Руна смерти - Олег Курылев Страница 31

— Что еще? — наконец спросил он.

— Ну что еще. Кто-то из генералов под пытками уже в октябре назвал его имя. Доложили фюреру. Тот, естественно, был ошарашен — любимый фельдмаршал, народный кумир. Хотя насчет кумира вам тут видней. В общем, он посылает к нему двоих с ампулой цианида. Один из них генерал не то Брокдорф, не то Бергдорф…

— Бургдорф?

— Не знаю, возможно. Помню только, что он не из СС. Короче, предложили ему либо суд, как над Вицлебеном, и струна на шею, либо…

— Какая еще струна?

«Ага, про струны он тоже не знает. Так я и предполагал», — отметил про себя Антон.

— Некоторых по приказу Гитлера вешали на рояльных струнах и снимали их мучения на кинопленку. Фюрер, — во всяком случае так писали после войны, — иногда просматривал эти триллеры… то есть пленки. — Антон сделал еще небольшой глоток и продолжил: — Ну так вот, о чем я… ах да, предложили ему либо суд, либо яд. В первом случае позор, мучения и травля родственников, во втором — почетная смерть от последствий ранения и торжественные похороны за счет государства. Спасая семью, он, естественно, выбрал яд. Кстати, обо всем этом после войны напишет в мемуарах его сын Манфред. Я, правда, их не читал.

«Зачем я сказал о Манфреде? — испугался Антон. — Еще прицепятся к парню, если всё это выплывет наружу».

— Дальше.

«Вот пристал. Мало ему, что ли? — подумал Антон, пригубив коньяку и доставая из пачки новую сигарету. — Я что ему, ходячий учебник истории?»

— А дальше его, то есть Роммеля, похоронят. Я видел цветные фотографии, снятые у здания ратуши в Ульме. Гроб будет накрыт флагом, по сторонам улицы войска. От фюрера, который сам не приедет, привезут огромный венок и речь. Ее зачитает, если не ошибаюсь, Рундштедт. — «Который сам был фактически заговорщиком», — чуть было не проболтался Антон.

Он замолчал, поглядывая на Ротманна, допил свою рюмку и поставил ее на край стола. Штурмбаннфюрер встал и снова начал медленно прохаживаться по кабинету.

— Это всё?

— В общем — да.

— Вы наверняка знаете и про других?

— Очень мало. Роммель здесь самая яркая и трагическая фигура. Вы знаете Шмундта? — вдруг спросил Антон. — Генерала Шмундта, личного адъютанта фюрера.

— Да, он умер в сентябре от ран, полученных в « Вервольфе».

— Значит, уже умер, — разочарованно протянул Антон. — А я думал предсказать вам еще одну смерть.

— А что вы знаете о Шмундте? — насторожился Ротманн.

— Нет, нет. Он не участник заговора. Просто я ошибочно посчитал, что он еще жив. Кажется, он получил от фюрера германский орден с листьями и мечами посмертно в день похорон, — как бы оправдываясь, добавил Антон.

«Скажу ему про Клюге, пусть успокоится», — решил он.

— А про смерть фельдмаршала фон Клюге вам что известно? — спросил он у Ротманна.

— Что, и Клюге в этой компании? — почти уже не удивился тот.

— Представьте, да. Он тоже не умер от инсульта, а отравился. Правда, его никто не принуждал. Когда его вызвали в ставку из Франции, он понял, что кем-то выдан. По-моему, это было еще в августе. Он обещал поддержку заговорщикам, если у тех всё получится. Больше по этому делу мне ничего существенного не известно.

Они оба замолчали. Ротманн задумчиво вертел в пальцах правой руки спичечный коробок, постукивая им по столу. Время от времени он делал затяжку и отрывисто взглядывал на Антона.

— Ну хорошо, — решился он вдруг и, оставив спички в покое, откинулся на спинку стула. — В двух словах: чем всё это кончится?

«Ага, — злорадно подумал Антон, — а то Христос, ангелы с мечами»,

— Мне не хотелось бы вас расстраивать…

— Я не спрашиваю вас, кто победит, — оборвал его Ротманн. — Меня интересует, будет ли перемирие, переговоры или нас ждет полный разгром? И когда?

— Безоговорочная капитуляция 7 мая.

— Следующего года, я полагаю?

— Разумеется.

Видя, что Ротманн ожидает продолжения, Антон, который к тому времени уже изрядно осмелел, решил удовлетворить его любопытство.

— Ко второму мая Берлин будет взят русскими войсками, и бои в нем почти прекратятся. Западные союзники, согласно заранее согласованному плану оккупации, к тому времени уже несколько дней будут неподвижно стоять на Эльбе и в других местах. Западный фронт к двадцатым числам апреля фактически замрет. Германию поделят на три основные зоны: советскую, американскую и английскую. Что-то там достанется и французам. Берлин, который окажется полностью в нашей зоне, тоже будет поделен на три части. Фленсбург, кстати сказать, попадет в английскую зону, и здесь недели три будет работать ваше правительство, назначенное Гитлером в своем политическом завещании. Через два или три года ваша страна окончательно распадется на два государства и воссоединится снова примерно через сорок лет. Что касается ваших лидеров, то их участь плачевна. Гитлер…

— Достаточно. Пока достаточно.

Ротманн взял бутылку, знаком поинтересовался, будет ли Антон еще, и, получив утвердительный кивок, наполнил до половины обе рюмки. Антон опять было собрался пить маленькими редкими глотками, растягивая удовольствие от обжигающей и согревающей жидкости, но Ротманн поднялся и произнес:

— Сейчас вас отведут обратно. Можете взять сигареты и спички.

Антон залпом осушил рюмку, встал и со словами благодарности возвратил шинель эсэсовцу. Перед тем как отпереть дверь, Ротманн сказал:

— В ваших интересах ни с кем на эту тему не разговаривать.

«Как будто здесь вообще с кем-то еще можно поговорить», — думал Антон на обратном пути.

Оказавшись в камере, он минут через пять получил второе одеяло и старую солдатскую шинель в придачу. А еще через несколько минут слегка удивленный охранник принес ему бутылку пива и большой кусок хлеба с ветчиной.

Скоро Антон Дворжак впервые за последнее время крепко спал под двумя одеялами и шинелью. Ему снились чьи-то похороны, на которых он, стоя в накинутой на плечи шинели с майорскими погонами, произносил речь над покрытым красным флагом со свастикой гробом. Кого хоронили, он толком не знал, но что звали его Хольстер, ему было известно. В толпе присутствующих он видел фельдмаршала Роммеля, завуча их школы Федорчука и других ответственных лиц. Потом ему аплодировали, особенно стоявший рядом дебелый охранник, который, чтобы освободить руки, засунул в рот большой кусок хлеба с ветчиной.

Утром, когда Ротманн, невыспавшийся и разбитый, снова приехал на работу, его вызвал Цибелиус и проворчал, что опять вынужден ехать на какое-то совещание в Берлин и он, Ротман, остается за него.

— Вы что, всё-таки забрали этого марсианина? — спросил он.

— Да, оберштурмбаннфюрер. Пусть просто посидит несколько дней у нас, это часто помогает. Место есть.