Память, что зовется империей - Аркади Мартин Страница 31

– Доброе утро, – сказала Махит, чтобы дать о себе знать.

Пять Агат подняла взгляд, без эмоций и удивления.

– Госпожа посол, – сказала она и повернулась к мальчику. – Карта, поздоровайся с послом Лсела.

Дитя критически взглянуло на Махит и прижало ладошки к сердцу.

– Здравствуйте, – сказал мальчик. – Зачем вы пришли в библиотеку до завтрака?

Махит выступила из арки, чувствуя себя слишком высокой и нескладной.

– Не спалось, – сказала она. – Мне нравится твоя Солнечная система. Очень красивая.

Ребенок глазел на нее без выражения. Тейкскалаанская сдержанность у человечка такого возраста немало пугала.

– Ой, сядьте, – сказала Пять Агат. – Не стойте над душой.

Махит села. Мальчик сунул руку в середку звездной системы и поймал в ладонь солнце, утащив всю голограмму с коленей Пять Агат.

– Моя, – сказал он.

– Карта, займись орбитальной математикой, ладно? – сказала Пять Агат. – Оставь нас пока. Модель можешь забрать.

Сперва Махит казалось, что он будет спорить – она и сама в детстве не любила, когда взрослые прогоняли от своих разговоров, – но тот кивнул и довольно охотно удалился на другой конец дивана.

– Это Два Картограф, – сказала Пять Агат. – Простите. Обычно в этот час в библиотеке и правда никого.

Два Картограф по прозвищу Карта. Махит улыбнулась.

– Ничего страшного, – сказала она. – На Лселе везде носятся дети – обычно большими ясельными возрастными группами, – в его возрасте я куда только не влезала. Я не против. Ваш?

– Мой сын, – сказала Пять Агат, а потом с немалой гордостью: – Мой сын из моего тела.

В Тейкскалаане это было необычно – на Лселе неслыханно. Женщина, что растит ребенка в собственной утробе, а не искусственной, – роскошь, которую станция попросту не могла себе позволить: ведь женщины могли умереть или подорвать свой метаболизм или тазовую диафрагму, а женщины – это люди, которые приносят пользу на работе. Самой Махит контрацептивный имплантат внедрили в девятилетнем возрасте. Когда она узнала, что иногда имперцы вынашивают детей в собственных телах, отнеслась к этому так же, как к воде, плещущей из цветочной вазы в ресторане на плазе Центр-Девять. Иметь так много, чтобы тратить так легко, – это и задевало, и цепляло.

– Было сложно? – спросила она с искренним любопытством. – Сам процесс.

Глаза Пять Агат гордо распахнулись в тейкскалаанской улыбке.

– Перед этим я два года приводила тело в наилучшую физическую форму, – сказала она. – И все равно было сложно, но я стала для него хорошим домом, и родился он таким же здоровым, как рождаются из искусственной утробы.

– Он прекрасен, – совершенно честно сказала Махит. – И умен, если уже в таком возрасте занимается орбитальной механикой, – как же приятно вести с тейкскалаанцем разговор, который не превращается мгновенно в политическое минное поле. Особенно здесь, в офисе Девятнадцать Тесло. – Вы здесь живете, оба?

– С недавних пор, – ответила Пять Агат. – Ее превосходительство очень хорошо к нам относится.

– Иначе я и представить не могу, – сказала Махит. В этом она не сомневалась. – Вы же ее люди, верно?

– Я – уже очень давно. Задолго до того, как у меня родился Карта.

Махит хотелось завалить Пять Агат вопросами, один другого бесцеремонней: первый – «чем вы для нее занимаетесь» и «как она вас сделала своей», а возможно, и «она хотела, чтобы вы родили ребенка?» Но спросила только:

– Что изменилось? Раз вы к ней переехали.

Открытое лицо Пять Агат вдруг словно захлопнулось, как будто на иллюминатор шаттла опустилось антибликовое покрытие.

– Сейчас мы все работаем допоздна, – сказала она. – А ехать сюда приходилось очень долго. Я не хотела, чтобы мой сын так часто оставался один. И ее превосходительству показалось, что Карте будет… лучше. Здесь. Поближе.

«Лучше». Махит услышала в этом слове «безопаснее» и задумалась о долгих переездах на метро, о том, что бомба может уничтожить вагон так же легко, как и вчерашний ресторан.

Должно быть, ее выражение что-то выдало, потому что Пять Агат сменила тему.

– Вы просто искали библиотеку или?…

– Искала кого угодно, кто не спит.

– Два Картограф встает с солнцем, а я – вместе с ним. – Пять Агат пожала плечом. – Вам что-нибудь нужно, госпожа посол? Чай? Конкретная книга?

Махит раскрыла ладони на коленях. Ей не хотелось относиться к Пять Агат как к слуге; и нельзя было позволять себе забыть, что эта женщина, пусть и такая же босоногая и просто одетая, – главная ассистентка Девятнадцать Тесло. И, следовательно, как минимум вполовину такая же опасная, как ее хозяйка.

– Нет. Если только вам не захочется рассказать что-нибудь об императоре, – сказала она. – Я вчера весь вечер просматривала новостные трансляции, но для них надо быть в курсе местных политических переживаний, которых у человека вне Города быть не может – не говоря уже о не-тейкскалаанцах.

– Что вы хотите знать из того, что могу знать я? Я даже не патрицианка, госпожа посол. – У Пять Агат была привычка говорить – если только речь не шла о ее сыне – с такой сухой самокритикой, что юмор почти что не считывался. «Даже не патрицианка», но при этом слуга эзуазуаката – пост куда важнее, пусть номинально и ниже ступенькой.

– Судя по вчерашнему, я приняла вас за аналитика, а в этой профессии, наверное, даже к лучшему, что вы не патрицианка, – сказала Махит. Как фехтование; только более дружелюбное, чем с Девятнадцать Тесло. Пока что.

– Ладно, – сказала Пять Агат с намеком на тейкскалаанскую улыбку, слегка расширив глаза. – Я аналитик. Что вы хотите знать из того, что могу знать я?

«И из того, что ты готова рассказать», – подумала Махит.

– Почему у его сиятельства Шесть Пути нет определенного наследника? Даже если у него нет ребенка от своего тела, он вполне мог бы завести ребенка от своей генетики. Или назвать наследника из неродных.

– Мог бы, – сказала Пять Агат. – Более того, так он и поступил.

– Да?

– Он выбрал троих. Трое названных сонаследников, и ни у кого нет преимущества перед другими – они все соимператоры. До станционников не доходят централизованные новости? Когда он назначал последнего преемника – Тридцать Шпорника, – по всем новостным трансляциям месяцами не было ничего, кроме церемонии.

– Мы не тейкскалаанцы, – сказала Махит, размышляя при этом о Тридцать Шпорнике, о ком Девятнадцать Тесло говорила, что он эзуазуакат, как она сама, а также выигрывает от общественного страха. Общественный страх – и попытки взять в свои руки импорт-экспорт в пользу планетных активов его собственной семьи. – Как к нам попадут централизованные трансляции?