Предел - Сергей Лукьяненко Страница 31

– Он же из Германии.

– Ну и что? Он закончил русские космокурсы. Живет большей частью в России. И слишком разносторонний для обычного космонавта. Вы извините, что я так говорю о вашем друге…

– Неважно, – отмахнулся Горчаков. – На всех кораблях есть неофициальные сотрудники служб безопасности, это все знают. Матиас – хороший человек, даже если он и пишет на один рапорт больше по возвращении. Я хочу поговорить о другом.

– Слушаю вас, командир, – кивнул Соколовский.

– Вы ведь изучали психологию?

– В рамках университетского курса.

– Но вы потом работали пару лет в комиссии по психологической реабилитации…

– О, это было так давно… – Соколовский махнул рукой. – Я давно все забыл.

– А еще вы как-то служили три года в институте систем искусственного интеллекта.

– Тоже дело старое, – кивнул Лев. – Но там не люди, там искины. Я изучал проявления человеческих психопатологий у систем искусственного интеллекта… О! Командир!

Горчаков кивнул.

– Это серьезно, – после короткой паузы произнес Лев.

– Конечно.

– Что вас навело на такую мысль? Несогласованный выстрел по станции Ракс?

– Да.

– Но вы же предположили, что это доминанта, установленная еще на Земле. И это убедительно!

– Доминанта с Земли. Или доминанта, внесенная системщиком, – Горчаков усмехнулся.

– Сомневаюсь, что мальчик на такое бы пошел, – нахмурился Лев. – Он очень амбициозен, а последствия слишком серьезны. Вылетел бы из флота с волчьим билетом.

– И я так считаю. Давить на него не хочется, кадеты и так на нервах… Но если допустить, что проблема в Марке?

Лев вздохнул. Задумался. Налил себе еще рюмку, посмотрел на командира – тот покачал головой.

– Выбор Марка Твена в качестве личностной матрицы был ошибочен, – неохотно сказал он. – Мы привыкли воспринимать его как шутника и весельчака, автора остроумных фразочек, гуманиста. Но на самом деле он, как и большинство юмористов, был глубоко несчастным, страдающим, склонным к депрессиям, рефлексирующим человеком. Хорошим человеком! И это дополнительная проблема. Желая лучшего, Марк вполне способен наворотить дел.

Командир кивнул.

– Что еще вас тревожит в его поведении? – спросил Лев.

– Чересчур вольные шуточки при разговоре. Настойчивость в спорах. После тестирования – странные колебания периферических контуров, закончившиеся их перезагрузкой. Я не системщик, но это похоже на какие-то глубинные проблемы.

– Я бы перегрузил искина, – сказал Лев.

Они с Валентином некоторое время молча смотрели друг на друга.

– При необходимости это можно сделать даже во время прыжка, – добавил Лев. – Безумие, конечно; все равно что чинить рулевое управление гоночной машины во время заезда. Но при рабочей периферии все должно закончиться благополучно. Или после выхода из червоточины.

Командир молчал.

– Я понимаю, обновленный искин будет плохо ориентироваться в ситуации, мы не сможем позволить полноценный бэкап…

– Лев, а если он откажется перегружаться?

Доктор крякнул. Не спрашивая, налил еще по рюмке себе и командиру, потом убрал бутылку в холодильник с биопрепаратами. Сказал:

– Всегда есть аварийный рубильник.

– И он не один, – усмехнулся Валентин. – Но это уж совсем плохо. Восстановление цепей, загрузка личностных программ с изолированных баз данных… до восьми часов для искина нашего уровня. Восемь часов корабль будет консервной банкой с двигателями!

– Вы посмотрели данные в сети? – насторожился Лев.

– Доктор, ну я же все-таки не болен, – обиделся Горчаков. – Нет, я и сам помню цифры. Доктор, сейчас мы изолированы от Марка. Лететь нам еще сутки. Когда срок вашего наказания закончится – попробуйте поговорить с искином. Пожалуйтесь на меня, разговорите Марка – он же любит общаться. Оцените его состояние, исходя из своего опыта.

– И это надо сделать так, чтобы Марк не понял происходящего, – скептически сказал Лев.

– Да. Я на вас рассчитываю, доктор.

Лев кивнул:

– Хорошо, командир. Сделаю все, что могу.

Горчаков кивнул и вышел. Налитая ему рюмка так и осталась на столе.