Нить неизбежности - Сергей Станиславович Юрьев Страница 30

— Против чего? — Онисим вставил вопрос, воспользовавшись тем, что его собеседник сделал паузу, плеснув чайку из котелка в свою кружку.

— Против того, чтобы попытаться добраться до одного места. Понимаешь, вся наша вера в Господа Единого — это только воспоминания о чуде, которое лишь однажды свершилось и называется сотворением мира. И нам дано к нему прикоснуться только после смерти. После нашей смерти. А тут до меня дошли слухи, очень похожие на правду, что есть такое место, где исполняются самые сокровенные желания, где можно исправить прошлые ошибки, где не судьба тобой вертит, а ты сам творишь судьбу вопреки всякой хиромантии. Интересно?

— Интересно, но не очень-то верится.

— Мне тоже — не очень-то. Но терять-то нам нечего, кроме остатка жизни, так что почему бы и не попробовать… На вот, почитай. Я ещё месяц назад из информационной сети выловил. — Ипат достал всё из той же поясной сумки сложенный вчетверо помятый листок. — Полюбопытствуй, а я пока до ветру схожу.

«Люди! Вас со страшной силой дурит эверийская военщина! Если вы думаете, что четверть военного флота Конфедерации торчит возле паршивого островка только ради санитарного надзора, вы — последние кретины. Правящая верхушка, погрязшая в коррупции и разврате, просто не хочет, чтобы все вы смогли войти в Золотой Век, который сейчас начинается на Сето-Мегеро. Они желают сами безраздельно владеть теми неисчерпаемыми возможностями, которые там таятся. Я, пожелавший сохранить в тайне своё имя, нахожусь в телепатической связи с Марией Боолди, вдовой альбийского профессора Криса Боолди, который сорок лет назад прибыл на Сето-Мегеро и нашёл там зерно, из которого может вырасти новая вселенная, не обременённая теми недугами, той извращённостью, тем неравенством и несправедливостью, которыми пронизан мир, где мы имеем несчастье рождаться, жить и умирать. Войти в новую вселенную и стать сотрудниками духа смогут лишь те, кто способен избавиться от груза собственных пороков, привязанностей, страстей, кто может без сожаления оставить за спиной все недуги этого мира. Там, на острове, уже есть люди, но, конечно, дух, стремящийся стать материей, примет не всех в царствие своё, но каждый, кто чувствует в себе достаточно силы, может попробовать стать подмастерьем нового демиурга. Люди! Здесь нам нечего терять — надо лишь понять это. Кто-то борется с бедностью, а кто-то — со скукой. Там, куда я вас зову, нет ни того, ни другого. Там есть только надежда или смерть. Здешняя надежда — удел наивных кретинов, глядящих на мир через розовые очки, здешняя смерть ожидает каждого. Там смерть подстерегает лишь того, чьи надежды не оправдаются. Люди! Может быть, я не так уж и верно понял то, что сообщила мне могучая старуха, но я намерен попытаться последовать за ней, потому что мне, как и всем вам, нечего терять, кроме своих долгов и ежедневных прогулок к мусорному баку, а приобрету я весь мир, которого пока ещё нет. Торопитесь, а то начнут без вас».

— Ну и как тебе? — Ипат вернулся, когда Онисим трижды перечитал послание.

— По-моему, чушь собачья.

— Может быть, и так. Но здесь есть кое-что такое… Понимаешь, дело в том, что эверийский флот действительно там торчит, и байку про эпидемию они запустили только через два месяца после начала блокады. Не знали, наверное, что бы такого придумать. В любом случае, что бы там ни было, — я туда хочу, а ты решай.

— А ты меня убеди.

— Так… Знаешь, а я ведь не просто так притащил тебя именно сюда. Здесь имеется как раз то, что само тебя убедит. Смотри, — Ипат указал на дольмен, который после заката, казалось, едва заметно светился в полумраке. — Бывают дольмены мёртвые, а бывают живые. Этот, хочешь верь, а хочешь нет, живой. То есть дух, которого кто-то когда-то сюда заселил, пока ещё никуда не делся, а потому многих из тех, кто здесь ночует, посещают всяческие видения, а потом не можешь отделаться от впечатления, будто это не просто бред или сон, а реальность, иная, непохожая на нашу, но близкая тому, кто с ней встречается. Давай подождём до утра, а там видно будет. Я тут бывал раньше, не раз бывал — когда ещё бродяжничал.

— А если я ничего такого не увижу?

— Увидишь. Ещё как увидишь. Только спать укладывайся к нему поближе. Можно и прямо здесь, только лучше поближе…

Восход Чёрной Луны, Пекло Самаэля.

Перед стоящим посреди свалки двухэтажным строением лежал пустырь, изъеденный воронками и траншеями. Полувзвод 6-й роты 12-й отдельной десантной бригады Спецкорпуса Тайной Канцелярии накапливался перед броском за здоровенной кучей битого кирпича, из которой торчали обрубки ржавой арматуры и покорёженных балок. Старшина Тушкан, унтер-офицер Мельник, рядовые Конь, Громыхало, Лом, Торба… Всего восемнадцать единиц живой силы при двух ручных пулемётах и трёх гранатомётах.

— Не хрен его ждать! — громыхнул рядовой Громыхало в ухо старшине. — Пошли, а то жрать уже охота, спасу нет.

— Ма-лчать, рядовой! — старшина Тушкан слыл интеллигентом, но при случае мог и в рожу заехать. — Готовность тридцать секунд. Время пошло!

Секунды шли медленно, и самая быстрая стрелка на огромном, в полнеба, циферблате нехотя преодолела десяток делений, а на одиннадцатом задумалась, начав едва заметно вибрировать.

— Гони, мать твою! — рявкнул Громыхало, которому явно чего-то не терпелось, и стрелка одним прыжком преодолела оставшийся путь.

— За мной, рвань! — Старшина Тушкан с пулемётом наперевес первым выскочил из-за укрытия, перепрыгнул через развороченную взрывом траншею, залёг в неглубокой воронке и выпустил несколько очередей по окнам, в которых мелькали тёмные силуэты призраков без лиц. Пули прошили одного из них, и на оконный проём налипли клочья фиолетовой слизи, которые тут же начали с шипением испаряться.

Солдаты ломаной цепью двинулись вперёд, оставив за спинами старшину с пулемётом, но несколько призраков, возникших на крыше, начали метать в них алые молнии, которые впитывались в землю, оставляя лужи расплава. Громыхало выстрелом из гранатомёта обрушил карниз, и вспышка поглотила призраков, но мгновением раньше двое из атакующих повалились ничком, накрывая телами огненные ручейки.

— Суки! — Унтер Мельник вырвался вперёд и, приставив автомат к животу, веером выпустил длинную очередь. — Подыхайте, падлы! — Крик утонул в грохоте взрыва, и Мельника, как всегда, разорвало пополам.

Рядовой Лом уже швырнул гранату в окно первого этажа и, когда раму вынесло наружу, запрыгнул на остатки подоконника. Алая молния пронзила ему грудь, но он продолжал стоять в оконном проёме, мертвеющим пальцем давя на спусковой крючок. Упал он только после того, как опустел магазин автомата.

Когда уцелевшие в атаке бойцы ворвались на первый этаж, дом был уже пуст.

— Ну и где? — Рядовой Громыхало, выплюнув окурок, брезгливо оглядывал стены с обвалившейся штукатуркой, облепленные всё той же фиолетовой слизью. — Эй, старшина, что за херня?! За что боролись?!

— Чего блажишь? Доложи по форме. — Из стены вышел унтер Мельник, обнажённый по пояс, с полотенцем на шее и пеной для бритья на лице. — И стоять как следует!