Синдикат "Громовержец" - Михаил Тырин Страница 30

— Блин! Кира пехоту привел! — прорычал он. — Кто мне говорил, что Гимназия не подпишется?

— Это не Кира! — задыхаясь, выпалил подбежавший Рваный. — Это Пакля!

— Пакля?!! — у Дрына отвисла челюсть.

— Да, да! Пакля позвал двух мужиков, вообще отмороженные. Надо ребят вытаскивать, пока не убили…

Но вытаскивать ребят не пришлось. Все ребята благополучно убрались сами.

— Козлы! — надрывно хрипел Бивень. — Козлы драные! Ответите!

Каким-то чутьем Дрын понял, что сейчас нужно в самом деле сматываться. А не демонстрировать крутизну и стойкость характера. Вся его команда очень быстро исчезла из-под памятника и тихими улочками добралась до водокачки, где занялась зализыванием ран.

Кирилл не знал, стоит ли ему выбираться из-за морозильника. Но Пакля первым его заметил. Он высокомерно ухмыльнулся и сказал:

— Понял, Кира? Вот так теперь…

И с этими загадочными словами он исчез через пролом в заборе. Оба мускулистых мужика безмолвно последовали за ним.

* * *

Жителям Зарыбинска было совершенно наплевать, почему их город так назвали. Зарыбинск — ну и пусть. Могли и чего похуже придумать.

Тем не менее иногда находились желающие на эту тему поспорить. Была, например, такая оптимистическая версия. Лет сто пятьдесят назад один помещик поставил на Подгорке плотину и стал разводить рыб. И сюда стали приезжать за рыбой.

В самом деле, неподалеку от города имелись развалины плотины. И кое-какая рыбешка там плавала, правда, не в таких количествах, чтобы за ней специально ездить.

Поэтому имелась другая версия — реалистическая.

Рыбой действительно торговали, но не здесь, а на Узловой. Там вообще-то всем торговали — станция есть станция. Вполне возможно, туда приезжали и за рыбой. Зарыбинск же находился за Узловой, следовательно — за рыбой.

Неизвестно, кто тут был прав. Но факт оставался фактом: на Узловой испокон веков торговали и рыбой, и мукой, и семенами, и инструментом, и домашним скотом. Жизнь на станции шевелилась куда бодрее, чем в Зарыбинске. Приезжали поезда, шумел рынок, толкался самый разнообразный люд. Работали пивные и несколько подвальчиков, самонадеянно называющих себя «ресторанами». Процветала сдача комнат внаем, в том числе и на час.

Поршню не впервой было приезжать на Узловую, и всякий раз у него в груди что-то радостно трепетало при виде заполненных людьми улиц, набитых товарами ларей, строящихся домов — больших и красивых. После зарыбинского пыльного безлюдья Узловая казалась столицей мира. И крик приходящего поезда звучал торжественно, как фанфара.

Поршень сошел с автобуса, постоял несколько минут на станции, привыкая к местному многоголосью и многоцветью. Затем подтянул шнурки на кроссовках и зашагал по центральной улице, дыша волнующим воздухом цивилизации.

Он свернул за видеозалом, миновал автохозяйство, разрушенную церковь и вздымающийся к облакам элеватор. Перед ним зеленел, заходясь петушиным криком и собачьим перелаем, одноэтажный жилой сектор. На одной из крошечных тесных улочек его с нетерпением ждали.

Приземистый серый домишко, давно забывший, что такое уход и ремонт, прятался в глубине заросшего крапивой двора. Одичавшие яблони и сливы хранили это место от солнечных лучей, здесь всегда было сыро и сумрачно.

Стучать было необязательно. Поршень налег на дверь плечом, и та подалась внутрь, устало заскрипев. На шум выглянул Жека-Терминатор. На нем была застиранная тельняшка и отвислые спортивные штаны.

— А, ты… — проговорил Терминатор, поскребывая небритую щеку. — Заползай, пацан. Ждем давно, хотели уж за тобой ехать.

— Нет-нет, зачем ехать! — испугался Поршень. — Я ж обещал. Я привез.

— Привез — давай. Да зайди ты, не стой. Поршень шагнул в полутемную избу с низким потолком. Воняло кошатиной и испорченной едой. На засаленном костлявом диване сидели двое малознакомых парней и развинчивали зажеванную магнитофонную кассету. Еще один — лысый и очень худой — сутуло сидел за столом. Он ел.

— Садись, пацан, — лениво махнул рукой Терминатор. — Доставай, чего там у тебя…

Поршень устроился на краешке табуретки, почерневшей от грязи, бережно вынул из-под рубашки пакет.

— О-о, и вправду привез, — сразу ожил Терминатор. — А мы уж, пацан, сами к тебе хотели.

— Не, — Поршень покачал головой. — Я привез. Долг же.

— Это да… Долги надо отдавать. Кредитки руки жгут.

Поршень отсчитал из пакета нужную сумму, передал Терминатору. Тот хмыкнул, разложив купюры веером, потом сунул их за резинку штанов.

— Молодец, пацан. Ты как — выпьешь? Поршень неуверенно повел плечами.

—Давай, не меньжуйся…

Терминатор сунул ему мутный жирный стакан, плеснул туда водки.

— Закусывай, закуривай… Отдыхай, в общем. Поршень придвинулся к липкому столу, где громоздились консервные банки, почерневшие чашки, кульки с рыбьими костями, пакеты с закаменевшим хлебом и прочие следы жизнедеятельности.

Худой лысый мужик не обратил на него внимания, продолжая трапезу. Он пихал в рот куски холодной картошки и расплывшегося сала, торопливо запивал их водкой, морщился, кашлял, снова набивал рот… Он спешил, словно канатоходец, который бежит по веревке и боится остановиться.

Неожиданно лысый поднял глаза и встретился с любопытным взглядом Поршня.

— Ну чо бельманы выставил, фуфлошник? — с неожиданной злобностью выдал он. — Хлебай свою ваксу, пока пищик не перетянули…

Поршень вздрогнул и отвел взгляд. Примерился к стакану, понюхал. Никто не обращал на него внимания. Даже чокнуться не с кем. Он выпил, поежился, но закусывать с липкого стола не стал.

С печки раздался заходящийся трескучий кашель. Поршень знал — там лежит дед. Старый и замшелый, наверно, уже приросший к кирпичам.

— Все на хрен! На хрен все! — прокричал дед и чем-то стукнул у себя на печке. — Падлы лядские, козлиные суки, уматывайте, хари ваши поганые шоб не смотреть!

— Э, рот закрой там! — прикрикнул Терминатор. Дед снова закашлялся и умолк. Один из парней поднялся с дивана и приник к темному окну.

— О! — с радостным удивлением сказал он. — А вон Примус хиляет. И «бублика» нам катит.

— Где? — оживился Терминатор. — Где «бублик»? Он тоже застыл у окна и некоторое время наблюдал. А затем мечтательно улыбнулся, блеснув фиксой.

— А вот к нам чешет Приму-ус, — запел он на неопределенный мотив. — А он нам катит «бублика-а», а «бублик» веселый и румяны-ый, а он ло-омом подпоясанный, он принес нам копеечку-у-у…

В комнате началось оживление. Хотели было очистить стол, но то была работа нешуточная. Поэтому просто поставили табуретку, а на нее — кусок фанеры. Лысый поспешно затолкал в рот последнюю картофелину и принялся что-то искать в буфете. Снова заворочался дед на печке, начав вполголоса бормотать проклятия.