Т-34 - амазонский рубеж - Игорь Подгурский Страница 30

— Что за маскарад? — поинтересовался офицер вполголоса. В коридоре по-прежнему никого не было.

— На все готов пойти, чтобы привлечь твое внимание и установить контакт. — Черный рыцарь поднял забрало у шлема с пышным плюмажем из разноцветных перьев. Невозмутимому Кемпке нахально улыбалось во весь рот, показывая ровные белые зубы, его собственное лицо.

Кто-нибудь на его месте, может, и обрадовался бы появлению близнеца, но только не он. Отто был на своем месте, и перспектива делить его с зеркальником восторга не вызывала.

— На большее фантазии не хватает! — едва разжимая губы, процедил эсэсовец.

— Вижу, не нравится, жаль! — Зеркальник притворно-обиженно вздохнул и опустил забрало. Из-под стального намордника голос раздавался глухо, словно человек говорил, опустив голову в пустое ведро. — На тебя не угодишь. А так лучше? — Он снова поднял забрало.

Кемпке остолбенел. Теперь его по-настоящему пробрало. В обрамлении черной стали белело лицо, знакомое сотням миллионов людей.

Косая челка, прилипшая к потному лбу, короткая щеточка усов под носом, расфокусированный взгляд бегающих глаз.

— Штурмбаннфюрер! — В хорошо узнаваемом визгливом голосе прорезались истеричные нотки. — Почему не приветствуете своего фюрера как положено?!

Отто усилием воли подавил желание щелкнуть каблуками, вытянуться в струнку и выбросить правую руку в фашистском приветствии. Разум понимал: все происходящее — выходка неугомонного зеркальника. Тело, наоборот, хотело повиноваться рефлексам, вколоченным в подкорку с юнкерских времен.

— Надо говорить «Хайль Гитлер!», когда меня видишь, — ласково-пугающе сказал лжефюрер.

Кемпке откашлялся. Получилось похоже на нечто среднее между приглушенным клекотом и сдавленным рыком. Прочистив горло, он произнес:

— Это просто смешно! К твоему сведению… э-э попугай.

Услышав, что о нем говорят, попугай переступил когтистыми лапами на бронированном плече. Он внимательно рассматривал штурмбаннфюрера слишком умными для птицы глазами. Перья пернатого красавца переливались всеми цветами радуги. Попугай осторожно почистил мощный изогнутый клюв о стальной шлем, потом наклонил голову к уху рыцаря и доверительно сообщил: «Скоро всем фашистам капут». Голос у птички был с сильным грузинским акцентом, хорошо узнаваемым благодаря пропагандистским фильмам о большевистской России.

— Знаю, знаю, попугаю положено сидеть на плече у пирата. Просто мне нравится эклектика, — рассмеялся рыцарь.

— Ты рассуждаешь и ведешь себя почти как нормальный… человек.

— Я быстро учусь. А ты? — спросил зеркальник. — Быстрая ассимиляция в чужой среде — залог выживания.

— Понимаю! — соглашаясь, кивнул Отто. — А ладонями касаться друг друга обязательно? Мне помнится, в первый раз мы общались напрямую. — Он спрашивал, опустив глаза, подчеркнуто внимательно разглядывая носки начищенных сапог.

Ему не хотелось лишний раз встретиться взглядом с бегающими из стороны в сторону глазами фюрера.

— Я уже думал, что не дождусь этого вопроса. Надо было сразу спросить, а не бить зеркала, — укорил зеркальник. — Мне так проще… легче общаться. У меня осталось мало сил. Я так давно не ел. О последнем выдохе умирающего дракона могу лишь мечтать.

— Мне что теперь, застрелиться, чтобы ты подкрепился? — ехидно поинтересовался офицер.

— Это предложение или шутка? Не отвечай, сам догадаюсь. — Зеркальник, выдержав паузу, продолжил: — А-а, я понял, люди называют это сарказмом. Да?

— Нет, черным юмором.

— Я так и знал — это фигура речи, — погрустнел «отец германской нации». — Жаль! — Без всякого перехода он запел приятным низким контральто женщины-сфинкса:

Волею провидения надо мной земля.

Лишь твое дыхание оживит меня.

Я поднимусь сквозь дым огня,

Чтобы вновь стоять у фонаря.

С тобой, Лили Марлен,

С тобой, Лили Марлен…

Кемпке перестал рассматривать сапоги и взглянул в зеркало. Нездоровая тяга зеркальника к вздорным шуткам и ужимкам могла сулить очередную каверзу. Он ожидал чего угодно, но не этого.

Персонально для штурмбаннфюрера пела Марлен Дитрих — стальная орхидея, отвергнувшая рейх. Рыцарь с попугаем бесследно исчез. Отто прижимал руку к ладони с длинными холеными пальцами. Породу сразу видно…

Певица, одетая в платье для коктейлей, томно повела плечами и роковым голосом продолжила:

Но я вернусь из-под земли,

Меня ты только позови.

Туман сокроет лампы свет,

Вот тень моя, но тела нет.

Лили Марлен, Лили Марлен…

Мало кто мог похвастаться, что для него одного поет несравненная Марлен Дитрих, кумир миллионов поклонников. В конце коридора хлопнула дверь. Песня смолкла.

Певица прекратила петь и нежно проворковала: «Помни: сегодня ладонь к ладони, а завтра плечом к плечу». Марлен послала офицеру чувственный воздушный поцелуй. Поцелуй на прощание…

Неуловимое движение в Зазеркалье. Миг — и Отто уже смотрел в зеркало на собственное отражение, неотличимое от оригинала.

Хлопнула еще одна дверь. Еще несколько минут назад безлюдный коридор стал наполняться людьми в военно-морской форме. Эсэсовец широким шагом двинулся к выходу из здания академии.